Наверняка каждый слышал о книге Марка Твена, в которой он описывает приключения Тома Сойера. Не менее известным персонажем является его друг, с которым можно поближе познакомиться, прочитав книгу «Приключения Гекльберри Финна». Произведение считается одним из лучших американских романов, им зачитываются дети, подростки и взрослые. О приключениях Гека рассказано красочно и живо, легко представляется, как он воспринимал всё это, несмотря на то, что книга написана в конце 19 века.
Хотя книга хорошо подойдёт для приятного времяпрепровождения, писатель отразил в ней несколько серьёзных тем. Это проблема расизма, из-за чего некоторое время возникали споры по поводу того, стоит ли выпускать этот роман. Это вопросы религии и разного рода сект. Это и тема всеобщих предрассудков, глупых или бессмысленных предубеждений, с чем тесно связан вопрос свободы не только физической, но и духовной, свободы жить по велению сердца.
Гек и Том стали обладателями приличной суммы денег. После этого мальчика усыновила вдова леди Дуглас, которая старается воспитать Гека как приличного человека, она рассказывает ему о религии. Сестра вдовы строга к Геку, из-за чего он чувствует себя некомфортно. Он пытался начать новую жизнь и быть приличным человеком, но это всё так же кажется ему скучным и ограниченным. Поэтому, когда появляется возможность сбежать и отправиться на поиски приключений, Гек с удовольствием это делает. К тому же, объявился его отец-пьяница, который хоть и спускает все деньги на алкоголь, но с ним всё же больше свободы. Гека ждёт плавание по реке на плоту, удивительные и опасные приключения, встреча с мошенниками, которые представляются герцогом и королём, и много других интересных событий.
На нашем сайте вы можете скачать книгу "Приключения Гекльберри Финна" Твен Марк бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Лица, которые попытаются отыскать в этом повествовании некое намерение, будут привлечены к уголовной ответственности; лица, которые попытаются отыскать в нем мораль, будут изгнаны из страны; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны на месте.
В этой книге использовано несколько диалектов, а именно: диалект негров с берегов Миссури; крайняя форма диалекта захолустного юго-запада; наиболее распространенный диалект «округа Пайк» и четыре его варианта. Оттенки речи выбирались не наугад и не как Бог на душу положит, но с большим тщанием и под надежным руководством моего личного с ними знакомства.
Я даю это пояснение потому, что без него многие читатели решат, будто все мои персонажи пытаются изъяснятся одинаково, да ничего у них не получается.
Место действия: долина реки Миссисипи. Время: сорок-пятьдесят лет тому назад .
Вы меня не знаете, если, конечно, не читали книжку, которая называется «Приключения Тома Сойера», да оно и не важно. Книжку написал мистер Марк Твен и там все правда – ну, по большей части. Кое-что он преувеличил, но в основном писал по правде. Я его не осуждаю. Отроду не видал человека, которому не случалось бы иногда приврать – не считая, конечно, тети Полли, вдовы, ну и, может быть, Мэри. Тетя Полли – это томова тетя Полли, – а про Мэри и вдову Дуглас как раз в той книжке и рассказано, – той, которая в основном правдивая, но, как я уже говорил, с преувеличениями.
Вот, а кончается она так: мы с Томом нашли деньги, которые грабители в пещере прятали, и разбогатели. По шесть тысяч долларов на нос заимели – и все золотом. Здоровая такая куча получилась, когда их на стол вывалили. Ну, судья Тэтчер взял эти деньги и положил их в банк, под проценты, так что они каждый божий день приносили нам по доллару – больше, чем человек может потратить. А вдова Дуглас, она вроде как усыновила меня и надумала сделать из меня цивилизованного человека, но только жить все время в ее доме было тяжело, потому как там все оказалось устроенным по разным унылыми правилам, все чин-чином, так что я, в конце концов, не выдержал и смылся. Напялил мое старое тряпье, снова поселился в бочке из-под сахара и зажил на свободе в свое удовольствие. Однако Том Сойер отыскал меня и сказал, что собирается сколотить шайку разбойников и меня в нее примет, если я вернусь к вдове и стану приличным человеком. Я и вернулся.
Вдова поплакала надо мной, обозвала меня бедной заблудшей овечкой и всякими другими словами, но вовсе не потому, что обидеть хотела. Снова на меня новый костюмчик напялили, в котором только одно хорошо и получалось – потеть да от неудобства корчиться. В общем, пошло все по-старому. Опять к ужину колокольчик зазвонил, значит надо к столу идти да не запаздывать. А как придешь, то сразу есть нельзя, подожди, пока вдова не склонит над снедью голову и не побормочет немного, хотя еда была как еда – нормальная, если не считать того, что варилось для нее все по отдельности. То ли дело жизнь в бочке: намешаешь всякую всячину, каждая из них сочок даст и всё им пропитается – и жевать не надо, само в глотку идет.
После ужина вдова достала книгу и почитала мне про Моисея в камышах. Поначалу мне страх как хотелось узнать, чего там с ним дальше было, но потом вдова проговорилась, что Моисей давным-давно помер и мне стало неинтересно – чего это ради я про покойника-то слушать буду?
Потом мне захотелось покурить, и я попросил у вдовы разрешения. И не получил. Вдова сказала, что это дурная, нечистая привычка, что я должен постараться избавиться от нее. Такое нередко случается. Набрасывается человек на что-нибудь, в чем ни аза не смыслит. Вот и вдова – волнуется насчет Моисея, который ей даже не родственник, да и проку от него никому никакого – он же помер, верно? – и при этом виноватит меня за привычку, в которой хоть что-то приятное есть. А сама, между прочим, табачок-то нюхает и ничего, все правильно, – это ж она делает, а не кто другой.
А в скором времени приехала, чтобы жить с нами, ее сестра, мисс Ватсон, тощая такая старая дева в очках, и тут же прицепилась ко мне с прописями. Целый час приставала, пока вдова ее не окоротила. Да и то сказать, я бы больше не выдержал. А в следующий час я и вовсе чуть не пропал со скуки, я его весь на стуле просидел, вернее, проерзал. Ну и мисс Ватсон, конечно, завелась: «Не клади сюда ноги, Гекльберри», да «Не горбись так, Гекльберри, сядь прямее», да «Не зевай и не потягивайся, Гекльберри, постарайся вести себя прилично». А потом начала мне про ад втолковывать, а я возьми да и брякни, что хотел бы туда попасть. Она прямо осатанела, хотя я ж никого обидеть вовсе и не думал. Я только одного и хотел – оказаться в каком-нибудь другом месте, ну, обстановку сменить, а уж на какую, это мне было без разницы. А она давай разливаться насчет того, какие плохие слова я сказал, она, дескать, таких ни за что на свете не сказала бы, уж она-то постарается жить так, чтобы попасть на небеса. Мне как-то не улыбалось оказаться в одном месте с ней , и я решил, что особенно напрягаться ради этого не буду. Однако говорить ничего не стал, – проку-то, одни только новые неприятности наживешь.
А она уже разошлась вовсю, так про эти самые небеса и разливается. Говорит, все, что там требуется от человека, это ходить день-деньской с арфой и петь – и так во веки веков. Мне и это не шибко понравилось. Но я опять промолчал. Только спросил, как она думает, попадет туда Том Сойер? – и она ответила, что ни в коем разе. Меня это обрадовало, потому как мне хотелось, чтобы мы с ним в одно место попали.
В общем, изводила меня мисс Ватсон, изводила и стало мне, наконец, совсем невмоготу. Но тут пришли негры, мы все помолились, а потом разошлись по кроватям. Я поднялся с огарком в мою комнату, поставил его на стол, сел в кресло у окна и попробовал подумать о чем-нибудь веселом – да куда там. Мне до того одиноко было, что просто сдохнуть хотелось. Сияли звезды, листья в лесу шуршали страх как печально, я слышал, как далеко-далеко ухает сова, рассказывает про кого-то, кто уже помер; слышал, как козодой и собака наперебой оплакивают кого-то еще, кому это в скорости предстоит; ветерок пытался нашептать мне что-то, а я не мог ничего разобрать и меня от этого холодная дрожь пробирала. А потом из леса понеслись звуки, какие издает привидение, которому охота рассказать о том, что у него на уме, да не получается, и от этого оно лежать спокойно в могиле не может, ну и вылезает из нее каждую ночь – погоревать. И я до того перепугался и затосковал, что пожелал себе ну хоть какой-нибудь компании. Как вдруг смотрю, по плечу у меня паучок ползет, я и сбил его щелчком, да прямиком в пламя свечи – ахнуть не успел, а он уже весь скукожился. Ну, до чего это дурной знак, объяснять вам не надо, я аж затрясся от страха, так что с меня чуть штаны не свалились. Вскочил на ноги, трижды обернулся вокруг себя, каждый раз крестя грудь, а потом перевязал ниточкой клок моих волос, – это чтобы ведьмы от меня подальше держались. Однако уверенности особой не испытывал. Такие штуки хороши, если человек найдет лошадиную подкову, да тут же ее и потеряет, не успев к двери прибить, а вот чтобы они помогали отгонять напасти, когда ты паука убьешь, этого я что-то не слыхал.
Я снова сел, продолжая трястись от страха, вытащил трубку, чтобы покурить – в доме уже мертвая тишь стояла, так что вдова ничего не узнала бы. Ну вот, а спустя долгое время в городе забили часы – бум-бум-бум – двенадцать ударов, и снова все стало тихо, тише, чем прежде. И скоро я услышал, как в темноте среди деревьев треснул сучок, – кто-то там шебуршился. Я замер, вслушиваясь. И еле-еле расслышал долетевшее оттуда «мяу, мяу». Отлично! Я как можно тише ответил: «мяу, мяу», погасил огарок и выбрался через окно на навес. А оттуда соскользнул на землю, прокрался между деревьями – и, пожалуйста, под ними меня ждал Том Сойер.
На цыпочках, пригибаясь, чтобы не цеплять головами ветки, направились мы к дальнему краю парка вдовы. А когда проходили мимо кухни, я наступил на сухой сучок, нашумел. Ну, мы оба присели на корточки и замерли. В двери кухни сидел здоровенный негр мисс Ватсон, Джим, – мы его ясно видели, потому что за спиной у него свет горел. Он встал, вытянул шею и с минуту прислушивался. А потом говорит:
– Кто это тут?
Послушал еще, а после прошелся немного на цыпочках и остановился прямо между нами, так что мы до него дотронуться могли бы, почти. Ладно, минуты проходят, ни звука не слышно, и все мы так близко один от другого. Тут у меня коленка начинает чесаться, а поскрести-то ее я не могу, за ней зачесалось ухо, за ним спина, прямо между лопатками. Мне казалось, что если я не почешусь, то помру. Ну, я потом такое много раз замечал – если ты попал в приличное общество, или на похороны, или пытаешься заснуть, а не получается, – в общем, когда чесаться ну никак нельзя, так непременно на тебя чесотка нападет, да еще и в тысяче мест сразу, сверху и донизу. Наконец, Джим говорит:
– Ну, вы кто? Где вы? Черт дери, я же чего-то слышал. Ладно, я знаю, что сделаю: вот сяду тут, и буду сидеть, пока опять чего не услышу.
И он уселся на землю между мной и Томом. Прислонился спиной к дереву, вытянул ноги – одна едва меня не коснулась. А у меня засвербел нос. Зуд был такой, что слезы на глаза наворачивались. Но я его не почесал. Потом зазудело в самом носу. Потом под носом. Даже и не знаю, как я на месте-то усидел. И продолжалось это бедствие минут шесть или семь. Чесалось у меня уже в одиннадцати разных местах. Я решил, что больше и минуты не выдержу, однако стиснул зубы и решил попробовать. И тут Джим задышал ровнее, глубже, а там и вовсе захрапел – ну, у меня сразу все и прошло.
Том подал мне знак – языком еле слышно поцокал, – и мы на четвереньках поползли прочь. А как отползли футов на десять, Том прошептал, что хочет подшутить над Джимом – привязать его к дереву. Но я сказал, не надо – он проснется, шуму наделает и меня хватятся в доме. Тогда Том заявил, что у него свечей маловато, что он проскользнет на кухню и возьмет там несколько штук. Я попытался его отговорить, сказал, что Джим опять же может проснуться и застукать его. Однако Том решил рискнуть, так что мы пробрались на кухню, взяли три свечи, а Том на столе пять центов оставил, в уплату. Когда мы оттуда вылезли, меня так и подмывало убраться как можно дальше, но Тому все было мало, он сказал, что просто обязан подползти на четвереньках к Джиму и сыграть с ним шутку. Я ждал его – очень долго, по-моему, – все было тихо, спокойно.
Как только Том вернулся, мы пошли по тропе вдоль паркового забора и скоро очутились на верхушке горы, за домом. Том сказал, что стянул с Джима шляпу и повесил ее на сук, прямо над ним, а Джим всего лишь пошевелился слегка, но не проснулся. На следующий день Джим рассказывал, что ведьмы заворожили его, вогнали в сон, а потом прокатились на нем верхом по всему штату и повесили его шляпу на сук, чтобы он знал, кто все это сделал. Еще через день он уже говорил, что ведьмы на нем в Новый Орлеан ездили, а после этого, при каждом новом рассказе заезжал все дальше и дальше, и кончил тем, что объехал с ведьмами весь белый свет и укатали они его чуть не до смерти, и всю спину ему седлом стерли. Гордился он этим страшно, а других негров вроде как и замечать перестал. Они готовы были пройти много миль, лишь бы послушать рассказ Джима, он стал самым знаменитым в нашем округе негром. Пришлые негры обступали его, разинув рты, и разглядывали, будто диво какое. А у негров же, как они рассядутся на ночь глядя у кухонного очага, непременно разговор о ведьмах заходит, и теперь, стоило кому рот открыть, как Джим перебивал его и говорил: «Хм! Да что ты смыслишь в ведьмах?», и этот негр мигом затыкался и тушевался. Монетку в пять центов Джим подвесил на веревочку и всегда носил на шее, уверяя, что это амулет, который дьявол выдал ему собственноручно, сказав, что этой штукой можно исцелить кого хочешь, да еще и ведьм вызывать в каком угодно месте, нужно только произнести над монеткой несколько слов – правда, каких именно, Джим никому не говорил. Негры, опять же, сходились со всей округи и отдавали Джиму все, что у них было, лишь бы взглянуть на эти пять центов, но никогда к ним не прикасались, потому как их же сам дьявол в руках держал. В общем, работником Джим стал никаким, уж больно он чванился тем, что знаком с дьяволом и ведьм на себе катал.
Ну вот, когда мы с Томом поднялись не верхушку горы, то взглянули вниз, на городок, – в нем мерцали три не то четыре огонька, наверное, там болел кто-то. И звезды сверкали над нами так красиво, а за городком лежала река шириной в целую милю, ужасно тихая и величавая. Мы спустились с горы, нашли Джо Харпера и Бена Роджерса, а с ними еще двух-трех мальчишек, они все в старой дубильне прятались. А потом отвязали чей-то ялик, проплыли две с половиной мили вниз по реке, к большой скале на склоне горы, и высадились на берег.
Там мы залезли в густые кусты и Том заставил всех поклясться в сохранении тайны, а после показал им дырку в земле, в самой гуще кустов. Мы зажгли свечи и на четвереньках поползли по проходу. И сотни через две ярдов оказались в пещере. Том ткнулся в один коридор, в другой и скоро нырнул под стену – там такая нора была, которую никто бы и не заметил. Мы доползли по узкому лазу до подобия комнаты – сырой, холодной, с запотевшими стенами, и в ней остановились. Том и говорит:
– Ну вот, здесь мы учредим нашу банду и назовем ее Шайкой Тома Сойера. И каждый, кто захочет в нее вступить, должен будет принести клятву и подписаться кровью.
Захотели, понятное дело, все. Том вытащил листок бумаги, на котором он записал клятву и зачитал ее. В ней говорилось, что каждый мальчик должен хранить верность банде и никогда не выдавать ни одного ее секрета; а если кто чего-нибудь сделает мальчику из банды, то названный мальчик обязан этого человека убить и всех его родичей поубивать тоже, и он должен не есть, не спать, пока всех их не перебьет и не вырежет на груди каждого покойника крест, который и есть знак банды. И никто, кроме членов банды, этим знаком пользоваться не может, а если кто попробует, так мы на него в суд подадим, а попробует еще разок, убьем. И если кто-нибудь из банды раскроет ее секреты, то надо будет перерезать ему горло, а после сжечь его труп и пепел везде развеять, а имя его вычеркнуть кровью из списка разбойников и больше в шайке не упоминать, а проклясть его и забыть навсегда.
Все сказали, что клятва отличная и спросили у Тома, сам ли он ее выдумал – из своей головы? Он ответил, что кое-что выдумал, а остальное взял из книжек про разбойников и пиратов, потому как такая клятва имеется у каждой приличной шайки.
Кто-то сказал, что неплохо было бы вырезать и семьи мальчиков, которые наши секреты выдают. Том назвал это хорошей мыслью, достал карандаш и вписал ее в клятву. И тут Бен Роджерс говорит:
– А вот у Гека Финна и семьи никакой нет, чего же мы с ним делать будем?
– Ну, отец-то у него есть, – говорит Том Сойер.
– Отец-то есть, да поди-ка его поищи. Прежде-то он все больше в дубильне пьяным валялся, со свиньями, но теперь его уж больше года как в наших краях не видать.
Обсудили они это дело и совсем уж решили в шайку меня не принимать, говоря, что у мальчика должна быть семья или еще кто, кого можно убить, а иначе получится нечестно и несправедливо по отношению к другим членам банды. Придумать, как тут быть, никто не мог, все они зашли в тупик и умолкли. Я чуть не заплакал, но тут меня вдруг осенило, и я предложил им мисс Ватсон – пускай они ее убивают. И все сказали:
– Да, она подойдет. Правильно. Принимаем Гека.
Потом каждый проколол себе булавкой палец, чтобы расписаться кровью, ну и я тоже на той бумажке закорючку поставил.
– А теперь, – говорит Бен Роджерс, – надо решить, чем будет заниматься наша шайка.
– Только разбоем и убийствами, – ответил Том.
– Нет, а делать-то мы чего будем? Дома обчищать или, там, скот угонять…
– Чушь! Угонять скот и прочее это не разбой, а воровство, – говорит Том Сойер. – А мы не воры. В ворах нет настоящего блеска. Мы будем надевать маски, останавливать на дорогах кареты и экипажи, убивать людей и забирать их часы и деньги.
– А убивать обязательно?
– Конечно. Это самое лучшее. Правда, некоторые авторитеты иначе считают, но большинство думает, что лучше всех убивать – кроме тех, кого мы притащим в эту пещеру и будем держать здесь, пока они не выкупятся.
– Выкупятся? Это как?
– Ну, я не знаю. Но обычно разбойники так и поступают. Я об этом в книжках читал, значит, и нам придется то же самое делать.
– Но как же мы делать-то это будем, если не знаем что оно такое?
– Проклятье, да мы просто обязаны делать это и все. Я же тебе говорю, так в книжках написано. Ты что, собираешься против книжек идти и поступать так, как тебе в голову взбредет?
– Говорить-то легко, Том Сойер, но как, бог ты мой, эта публика будет выкупаться, если мы ей ничего объяснить не сможем? Вот что я хотел бы знать. Скажи, как ты это понимаешь?
– Да никак я не понимаю. Ну, может, держать их, пока они не выкупятся, значит держать, пока они не помрут.
– А, ну вот это на что-то похоже . Это ответ. Чего же ты сразу-то не сказал? Ладно, будем держать их, пока они не выкупятся до смерти, хотя так мы с ними мороки не оберемся – они же все наши припасы сожрут и все время будут пытаться сбежать.
– Скажешь тоже, Бен Роджерс! Как же они сбегут, когда мы к ним стражу приставим, готовую пристрелить их, если они хоть пальцем пошевелят?
– Стражу! Ничего себе. Выходит, кому-то придется торчать при них всю ночь и не спать только для того, чтобы следить за ними? По-моему, это дурь. Почему бы просто не взять хорошую дубину да и не выкупить их всех до единого, как только они сюда пожалуют?
– Потому что этого в книжках нет, вот почему. Слушай, Бен Роджерс, ты хочешь все делать как положено – или не хочешь? Скажи. Ты полагаешь, люди, которые книжки пишут, не могут правильное от неправильного отличить, так что ли? Полагаешь, что ты их учить будешь? Нет уж, сэр, давайте-ка выкупать всех как следует.
– Да ладно. Я не против, но, по-моему, это все-таки глупо. Слушай, а женщин мы тоже убивать будем?
– Знаешь, Бен Роджерс, если бы я был таким невеждой, как ты, я бы вообще помалкивал. Женщин убивать, надумал тоже! Да такого ни в одной книжке не встретишь. Женщин следует приводить в пещеру и обходиться с ними, как положено воспитанному паиньке, а после они в тебя влюбляются и домой нипочем уходить не хотят.
– Ну, если так, я не против, только опять же не понимаю, на черта это нужно. Этак у нас скоро в пещере протолкнуться негде будет от женщин да от тех, кто дожидается, когда его черед выкупаться придет, – а разбойникам куда деваться прикажешь? Ну ладно, рассказывай дальше, я больше ничего не скажу.
К этому времени маленький Томми Барнс заснул, а когда мы его разбудили, испугался, заплакал и сказал, что хочет домой, к маме, а бандитом больше быть не желает.
Все стали смеяться над ним, обзывать плаксой, а он взъерепенился и заявил, что вот пойдет сейчас и расскажет всем про наши секреты. Но Том дал ему пять центов, чтоб он помалкивал, а после сказал, что сейчас мы все разойдемся по домам, а на следующей неделе опять соберемся и ограбим кого-нибудь да убьем хоть пару человек.
Бен Роджерс сказал, что каждый день ему из дома выбираться будет трудно, он только по воскресеньям может, и потому предложил в следующее воскресенье и начать, но остальные мальчики сказали, что по воскресеньям заниматься такими делами – грешно, чем этот разговор и закончился. Все согласились, что хорошо бы нам было сойтись как можно скорее и назначить день для разбоя, а после выбрали Тома Сойера атаманом шайки, Джо Харпера его главным подручным и отправились восвояси.
На навес я вскарабкался и в окно моей комнаты влез еще до рассвета. Новая одежда моя была вся в глине и свечном сале, а сам я устал, как собака.
Ну ладно, утром мне здорово досталось от старой мисс Ватсон – за одежду. А вдова ругаться не стала, просто очистила ее от сала и глины и уж такая была печальная, что я решил пока что вести себя получше, если удастся. Потом мисс Ватсон завела меня в чулан и стала молиться, да только ничего не вымолила. Она сказала, что, если я буду молиться каждый день, то получу все, о чем попрошу. Куда там. Я уж пробовал. И даже получил как-то раз леску для удочки, но без крючков. А на фига она мне без крючков-то? Я помолился и насчет крючков, раза три, а то четыре, но без толку. Тогда я попросил мисс Ватсон за меня попробовать, и она обозвала меня дураком. Почему я дурак, она не сказала, а сам я, как ни ломал голову, этого не понял.
И как-то раз я ушел в лес и долго сидел там, обдумывая все это. Я себе так говорил: если каждый может получить все, о чем он молится, почему же тогда дьякон Винн не вернул себе деньги, которые потерял, когда свининой торговать взялся? Почему вдова не вернет серебряную табакерку, которую у нее сперли? Почему мисс Ватсон хоть немного жирка не нарастит? Нет, говорю я себе, ерунда это все. Ну, пошел я к вдове, рассказал ей, что надумал, а она сказала, что молящийся может получить только «духовные дары». Чего это такое, я не понял, и она объяснила – я должен помогать ближним, делать для них все, что в моих силах, с утра до вечера блюсти их интересы, а о себе и вовсе не думать. А ближние, как я понимаю, это и мисс Ватсон тоже. Я снова пошел в лес, опять посидел, подумал-подумал, но так и не понял, какой от этого прок будет – ближним, оно конечно, а мне-то? – и решил больше на этот счет не беспокоиться, пусть все идет, как идет. Вдова, бывало, позовет меня к себе и давай рассказывать о промысле Божием – слушаешь ее, просто слюнки текут; а на следующий день мисс Ватсон как начнет рассуждать о том же самом, так все и испортит. В общем, мне стало ясно, что промыслов этих два, и тот, который у вдовы, предлагает грешнику хорошие шансы, а вот если за него возьмется промысел мисс Ватсон, то все – пиши пропало. Обдумал я это и решил, что лучше буду держаться вдовьего промысла, – я, правда, так и не смог взять в толк, что уж он такого наживет, промысел-то этот, если начнет обо мне заботиться, я же вон какой невежественный, и бессовестный, и непослушный.
Папаши моего никто уж больше года не видел и меня это устраивало, я с ним вообще больше дело иметь не хотел. Он же только и знал, что лупить меня, если, конечно, трезвый был и если я ему в руки давался, – я ведь, когда он в городе объявлялся, сразу в лес удирал. Ну вот, и примерно в то время его нашли утонувшим в реке, милях в двенадцати выше города, так мне сказали. То есть, все думали, что это он, потому как утопший был в точности его роста, весь в лохмотьях и с длиннющими волосами, в общем, вылитый папаша. Другое дело, что по лицу его ничего сказать было нельзя – он столько времени пробыл в воде, что от лица ничего, почитай, не осталось. Говорили, что он плыл по реке этим самым лицом кверху. Короче, выудили его и закопали на берегу. Однако радовался я недолго, потому как вспомнил то, что всегда хорошо знал: утопленник, если он мужчина, лицом кверху плыть ну никак не может, только книзу. И я сообразил, что никакой это был не папаша, а вовсе утопленница в мужском платье. И мне снова стало не по себе. Я рассудил так, что рано или поздно, а мой старик объявится, хочу я того или не хочу.
Месяц примерно мы проиграли в разбойников, а потом я ушел из шайки. И другие мальчики тоже. Никого мы не ограбили, никого не убили, одно притворство и больше ничего. Выбегали из леса, налетали на свинопасов или на женщин, которые ехали на рынок в телегах со всякими овощами, да и из тех ни одной к себе не увели. Том Сойер называл свиней «слитками», а репу и прочее «самосветами», и мы забирались в пещеру и хвастались нашими подвигами, рассказывали, сколько народу перебили да на скольких наши метины оставили. Но я что-то не видел, какая нам от этого прибыль. Как-то раз Том послал одного мальчика бегать по городу с горящей головней, которую Том называл «боевым кличем» (то есть знаком, что разбойникам следует собраться вместе), а после сказал, что получил от своих лазутчиков секретное донесение – дескать, назавтра в Пещерной лощине станет становищем целая орава испанских купцов и богатых А-рабов, а с ними будет две сотни слонов, да шесть сотен верблюдов, да больше тысячи «бьючных» мулов и все они будут нагружены брильянтами, а охраны у них все-то четыре сотни солдат, и стало быть, мы засядем в «секрет», так он сказал, всех их поубиваем и сорвем здоровенный куш. Он велел нам наострить мечи, начистить пистолеты и вообще изготовиться. Он даже на телегу с репой ни разу не напал, не заставив нас первым делом мечи заострить да пистолеты начистить, хотя мечи у нас были из реек и метловищ, а их остри хоть до посинения, ни фига они лучше не станут. Я вообще-то не верил, что нам удастся расколотить такую кучу испанцев и А-рабов, но мне охота было взглянуть на верблюдов со слонами, поэтому на следующий день, в субботу, я, как миленький, сидел со всеми в «секрете», и мы, получив сигнал, выскочили из леса и понеслись вниз по склону горы. Да только никаких испанцев с А-рабами там не оказалось – и слонов с верблюдами тоже. Всего-навсего, пикник воскресной школы, и тот для первоклашек. Налетели мы на них, разогнали детишек по всей лощине, и захватили добычу: несколько булочек с вареньем – ну, правда, Бену Роджерсу все же досталась тряпичная кукла, а Джо Харперу сборник гимнов и религиозная брошюрка. А тут еще откуда ни возьмись учительница выскочила, так что мы всю добычу побросали и дали деру. Брильянтов я ну никаких там не увидел, так Тому Сойеру и сказал. Но он ответил, что брильянтов там было хоть завались – и испанцев с А-рабами тоже, и слонов и прочего. «Чего же мы их тогда не увидели?» – спросил я. А Том сказал, что, если бы я не был таким неучем и прочитал книжку, которая называется «Дон Кихот», так сразу все понял бы и никаких вопросов не задавал. Сказал, что во всем виноваты заклинания. Дескать, и сотни солдат там были, и слоны, и сокровища, и прочее, однако наши враги, он их магами назвал, обратили все это в воскресную школу – просто по злобе. Я сказал, ладно, тогда нам надо изловить этих магов. А Том обозвал меня олухом.
– Да маг, – говорит он, – может вызвать прорву джиннов и они тебя в лапшу изрубят, ты и «мама-папа» сказать не успеешь. Они же все ростом с дерево, а толщиной в церковь.
– Ладно, – говорю, – а положим, мы разживемся джиннами, которые нам помогать будут, – смогут они эту прорву расколошматить?
– Как это ты ими разживешься?
– Не знаю. Те же их как-то добывают.
– Ну, те, – те трут старую жестяную лампу или железное кольцо, вот джинны сразу и сбегаются – с громом, молниями и клубами дыма, – и чего им не прикажешь, все тут же и сделают. Им, знаешь ли, ничего не стоит целую дроболитную башню из земли с корнем выдрать и треснуть ею по башке директора воскресной школы – да и вообще кого угодно.
– А кто ж это их сбегаться-то заставляет?
– Как это, кто? Тот кто лампу трет или кольцо. Они рабы того, кто владеет кольцом или лампой, и делают все, что он им велит. Велит построить дворец в сорок миль длиной из одних брильянтов и наполнить его до крыши жевательной резинкой или чем он захочет, а заодно уж притащить из Китая дочь императора, чтобы он на ней женился, и они обязаны все это выполнить, да еще и до того, как солнце взойдет. Мало того: они обязаны твой дворец по всей стране таскать, куда тебе только захочется, понял? – Ну ладно, – говорю я, – только, по-моему, простофили они, эти твои джинны, – могли бы и дворец прикарманить, и собой вот так вот вертеть не позволять. Больше того, будь я одним из них, послал бы я этого проходимца с лампой в Иерихон загнал, вместо того, чтобы бросать все мои дела да мчаться к нему, как только он ее потрет.
– Скажешь тоже, Гек Финн. Да ты просто обязан являться к нему, если он ее потер, хочешь – не хочешь.
– Да? Это когда я ростом с дерево, а толщиной, как церковь? Ладно, явлюсь я к нему, но только, спорим на что хочешь, а он у меня в два счета залезет на самое высокое дерево, какое найдется в округе.
– Какую ты чушь несешь, Гек Финн, просто уши вянут. Тебе, по-моему, ничего втолковать нельзя – болван-болваном.
Дня два или три я все это обмозговывал, а после надумал сам проверить, правду Том говорил или нет. Разжился старой жестяной лампой и железным кольцом, ушел в лес и тер их там, тер, пока не вспотел, как индеец, и все прикидывал, какой я дворец построю, да как его продам; но так ничего и не добился, никакие джинны ко мне не прискакали. И я решил, что вся эта ерунда – очередное вранье Тома Сойера. Я так понимаю, что сам-то он верил и в А-рабов, и в слонов, ну а у меня на этот счет другое мнение. Самая что ни на есть воскресная школа, пробу негде ставить.
Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут от– даны под суд; лица, которые попытаются найти в нем мораль, будут сосланы; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны.
По приказу автора, Генерал-губернатор Начальник артиллерийского управления
В этой книге использовано несколько диалектов, а именно: негритянский диалект штата Миссури, самая резкая форма захолустного диалекта Пайк-Каунти, а также четыре несколько смягченных разновидности этого последнего. Оттенки говора выбирались не наудачу и не наугад, а, напротив, очень тщательно, под надежным руководством, подкрепленным моим личным знакомством со всеми этими формами речи.
Я даю это объяснение потому, что без него многие читатели предположили бы, что все мои персонажи стараются в говоре подражать один другому и это им не удается.
Вы про меня ничего не знаете, если не читали книжки под названием «Приключения Тома Сойера», но это не беда. Эту книжку написал мистер Марк Твен и, в общем, не очень наврал. Кое-что он присочинил, но, в общем, не так уж наврал. Это ничего, я еще не видел таких людей, чтобы совсем не врали, кроме тети Полли и вдовы, да разве еще Мэри. Про тетю Полли, – это Тому Сойеру она тетя, – про Мэри и про вдову Дуглас рассказывается в этой самой книжке, и там почти все правда, только кое-где приврано, – я уже про это говорил.
А кончается книжка вот чем: мы с Томом нашли деньги, зарытые грабителями в пещере, и разбогатели. Получили мы по шесть тысяч долларов на брата – и все золотом. Такая была куча деньжищ – смотреть страшно! Ну, судья Тэтчер все это взял и положил в банк, и каждый божий день мы стали получать по доллару прибыли, и так круглый год, – не знаю, кто может такую уйму истратить. Вдова Дуглас усыновила меня и пообещала, что будет меня воспитывать; только мне у нее в доме жилось неважно: уж очень она донимала всякими порядками и приличиями, просто невозможно было терпеть. В конце концов я взял да и удрал, надел опять свои старые лохмотья, залез опять в ту же бочку из-под сахара и сижу, радуюсь вольному житью. Однако Том Сойер меня отыскал и рассказал, что набирает шайку разбойников. Примет и меня тоже, если я вернусь к вдове и буду вести себя хорошо. Ну, я и вернулся.
Вдова поплакала надо мной, обозвала меня бедной заблудшей овечкой и всякими другими словами; но, разумеется, ничего обидного у нее на уме не было. Опять она одела меня во все новое, так что я только и знал, что потел, и целый день ходил как связанный. И опять все пошло по-старому. К ужину вдова звонила в колокол, и тут уж никак нельзя было опаздывать – непременно приходи вовремя. А сядешь за стол, никак нельзя сразу приниматься за еду: надо подождать, пока вдова не нагнет голову и не побормочет немножко над едой, а еда была, в общем, не плохая; одно только плохо – что каждая вещь сварена сама по себе. То ли дело куча всяких огрызков и объедков! Бывало, перемешаешь их хорошенько, они пропитаются соком и проскакивают не в пример легче.
В первый же день после ужина вдова достала толстую книгу и начала читать мне про Моисея в тростниках, а я просто разрывался от любопытства – до того хотелось узнать, чем дело кончится; как вдруг она проговорилась, что этот самый Моисей давным-давно помер, и мне сразу стало неинтересно, – плевать я хотел на покойников.
Скоро мне захотелось курить, и я спросил разрешения у вдовы. Но она не позволила: сказала, что это дурная привычка и очень неряшливая и мне надо от нее отучаться. Бывают же такие люди! Напустятся на что-нибудь, о чем и понятия не имеют. Вот и вдова тоже: носится со своим Моисеем, когда он ей даже не родня, – да и вообще кому он нужен, если давнымдавно помер, сами понимаете, – а меня ругает за то, что мне нравится курить. А сама небось нюхает табак – это ничего, ейто можно.
Ее сестра, мисс Уотсон, порядком усохшая старая дева в очках, как раз в это время переехала к ней на житье и сразу же пристала ко мне с букварем. Целый час она ко мне придиралась, но в конце концов вдова велела ей оставить меня в покое. Да я бы дольше и не вытерпел. Потом целый час была скучища смертная, и я все вертелся на стуле. А мисс Уотсон все приставала: «Не клади ноги на стул, Гекльберри! «, «Не скрипи так, Гекльберри, сиди смирно! «, «Не зевай и не потягивайся, Гекльберри, веди себя как следует! «. Потом она стала проповедовать насчет преисподней, а я возьми да и скажи, что хорошо бы туда попасть. Она просто взбеленилась, а я ничего плохого не думал, лишь бы удрать куда-нибудь, до того мне у них надоело, а куда – все равно. Мисс Уотсон сказала, что это очень дурно с моей стороны, что она сама нипочем бы так не сказала: она старается не грешить, чтобы попасть в рай. Но я не видел ничего хорошего в том, чтобы попасть туда же, куда она попадет, и решил, что и стараться не буду. Но говорить я этого не стал – все равно никакого толку не будет, одни неприятности.
Тут она пустилась рассказывать про рай – и пошла и пошла. Будто бы делать там ничего не надо – знай прогуливайся целый день с арфой да распевай, и так до скончания века. Мне что-то не очень понравилось. Но говорить я этого опять-таки не стал. Спросил только, как она думает, попадет ли туда Том Сойер? А она говорит: «Нет, ни под каким видом!» Я очень обрадовался, потому что мне хотелось быть с ним вместе.
Мисс Уотсон все ко мне придиралась, так что в конце концов мне надоело и сделалось очень скучно. Скоро в комнаты позвали негров и стали молиться, а после того все легли спать. Я поднялся к себе наверх с огарком свечки и поставил его на стол, сел перед окном и попробовал думать о чем-нибудь веселом, – только ничего не вышло: такая напала тоска, хоть помирай. Светили звезды, и листья в лесу шелестели так печально; где-то далеко ухал филин – значит, кто-то помер; слышно было, как кричит козодой и воет собака, – значит, кто-то скоро помрет. А ветер все нашептывал что-то, и я никак не мог понять, о чем он шепчет, и от этого по спине у меня бегали мурашки. Потом в лесу кто-то застонал, вроде того как стонет привидение, когда оно хочет рассказать, что у него на душе, и не может добиться, чтобы его поняли, и ему не лежится спокойно в могиле: вот оно скитается по ночам и тоскует. Мне стало так страшно и тоскливо, так захотелось, чтобы кто-нибудь был со мной… А тут еще паук спустился ко мне на плечо. Я его сбил щелчком прямо на свечку и не успел опомниться, как он весь съежился. Я и сам знал, что это не к добру, хуже не бывает приметы, и здорово перепугался, просто душа в пятки ушла. Я вскочил, повернулся три раза на каблуках и каждый раз при этом крестился, потом взял ниточку, перевязал себе клок волос, чтобы отвадить ведьм, – и все-таки не успокоился: это помогает, когда найдешь подкову и, вместо того чтобы прибить над дверью, потеряешь ее; только я не слыхал, чтоб таким способом можно было избавиться от беды, когда убьешь паука.
Приключения Гекльберри Финна
Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут отданы под суд; лица, которые попытаются найти в нем мораль, будут сосланы; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны.
Глава первая
Гек Финн вернулся к вдове Дуглас. Жить Геку таким образом тяжело. Он мечтает о воле.
Вдова читает Геку притчу про Моисея, и мальчик просто разрывается от любопытства. Однако вдова «проговаривается, что этот самый Моисей давным-давно помер». Геку сразу становится неинтересно, поскольку он все воспринимает слишком непосредственно, а про покойников слушать не любит.
Сестра вдовы, мисс Уотсон, «порядком усохшая старая дева в очках», пристает к Геку с букварем. Он учится читать, отчаянно скучает. Мисс Уотсон постоянно критикует поведение Гека, одергивает его. Она рассказывает мальчику про рай - «будто бы делать там ничего не надо знай прогуливайся целый день с арфой да распевай, и так до скончания века». Гек спрашивает, попадет ли в рай Том Сойер. Старая дева отвечает категорическим «нет». Гек теряет интерес к раю.
Ночью под окнами вдовы раздается кошачий вопль. Это Том Сойер поджидает Гека. Мальчики отправляются на поиски ночных приключений.
Глава вторая
Том и Гек спускаются с горы, разыскивают своих друзей - Джо Гарпера с Веном Роджерсом и еще двух или трех мальчиков. Они прячутся на старом кожевенном заводе.
Том говорит, что они соберут шайку разбойников и назовут ее «Шайка Тома Сойера». Кто захочет с ними разбойничать, тот должен будет принести клятву и подписаться своей кровью.
Клятва призывает «всех мальчиков дружно стоять за шайку и никому не выдавать ее тайн; а если кто-нибудь обидит мальчика из их шайки, то тот, кому велят убить обидчика и всех его родных, должен не есть и не спать, пока не убьет их всех и не вырежет у них на груди крест - знак шайки. И никто из посторонних не имеет права ставить этот знак. А если кто-нибудь из шайки выдаст тайну, то ему перережут горло, а после того сожгут труп и развеют пепел по ветру, кровью вычеркнут его имя из списка и больше не станут о нем поминать, а проклянут и забудут навсегда».
Мальчики наперебой повторяют, что клятва замечательная, и спрашивают Тома, сам он ее придумал или нет. Оказалось, кое-что он придумал сам, а остальное взял из книжек про разбойников и пиратов. Члены шайки интересуются, как быть с местью родственникам. Например, у Гека Финна никаких родных нет. Гек предлагает им для мести мисс Уотсон. Все соглашаются. Затем мальчики колют себе пальцы булавкой и расписываются кровью, и Гек тоже ставит свой значок на бумаге.
Бен Роджерс спрашивает, чем же шайка будет заниматься. У Тома готов ответ - грабежами и убийствами. Пленников Том намерен держать в пещере, пока те не дадут выкупа. Никто из ребят не понимает значения слова «выкуп». Том тоже не знает, как происходит процесс выкупа, но, по его мнению, «так уж полагается». Том про это читал в книжках, и членам его шайки тоже придется держать пленных, «пока они не выкупятся». Убивать женщин Том запрещает, потому что в книжках ничего подобного нет. Женщин полагается приводить в пещеру и обращаться с ними как можно вежливее, «а там они в тебя мало- помалу влюбляются и уж сами больше не хотят домой».
Один из мальчиков возражает, что при таком подходе скоро в пещере нельзя будет пройти: столько набьется женщин и всякого народу, который дожидается выкупа, а самим разбойникам деваться будет некуда.
Глава третья
Почти целый месяц мальчики играют в разбойников, но потом им это надоедает, потому что, вопреки обещаниям красноречивого Тома, они никого не грабят и не убивают. Они только выбегают из леса и бросаются на погонщиков свиней или на женщин, которые везли на рынок зелень и овощи. Том Сойер называет свиней «слитками», а репу и зелень «драгоценностями». Вернувшись в пещеру, мальчики хвастаются тем, сколько человек убили и ранили. Но у Гека не такая бурная фантазия, он никак не может взять в толк, какой смысл в игре, где нет реального выигрыша.
Однажды Том заявляет, что, по его сведениям, на следующий день около пещеры остановится целый караван богатых арабов и испанских купцов, с двумя сотнями слонов, шестью сотнями верблюдов и тысячей вьючных мулов, нагруженных алмазами, а охраняют их всего-навсего четыреста солдат. Том предлагает шайке устроить засаду, перебить всех и захватить добычу.
Мальчики выполняют приказ своего атамана. Но никаких испанцев и арабов у пещеры нет. Оказывается, что это всего-навсего экскурсия воскресной школы. Юные разбойники разгоняют малышей по всей долине. Гек, рассуждая логически, пытается разоблачить вранье Тома. Тогда тот заявляет, что во всем виноваты их враги-чародеи. Это они превратили караван в учеников воскресной школы. Том рассказывает Геку о всемогущих джиннах, томящихся в бутылках и по воле повелителя совершающих чудеса. Спорить с Томом - неблагодарное занятие, поэтому Гек молча остается при своем мнении. А его мнение заключается в том, что если бы он был всемогущим джинном, то бы ни за что не стал подчиняться какому-то повелителю, а жил бы в свое удовольствие и совершал чудеса для себя.
Глава четвертая
Отца Гека в городе не видно уже больше года, и мальчик совсем успокаивается. Гек видеть его совсем не хочет. Трезвый, отец постоянно колотил Гека.
Пока Гек живет у вдовы Дуглас, он почти каждый день ходит в школу, учится читать, писать и считать. Старое житье Геку больше по вкусу, но и к новому он тоже начинает привыкать.
Как-то утром Гек опрокидывает за завтраком солонку. Мальчик поскорей хватает щепотку соли, чтобы перекинуть ее через левое плечо и отвести беду (он верит в множество примет). Однако мисс Уотсон останавливает его. Приунывший Гек отправляется шататься по городу и ждать беды. Он видит на песке следы, решает, что его отец вернулся в город. Гек бежит к судье Тэчеру, который распоряжается его капиталом (Том и Гек нашли сокровища, а судья поместил их деньги в банк). Гек, напуганный тем, что отец все равно отберет у него все деньги, просит судью взять себе его шесть тысяч долларов. Смекнув, что мальчик неспроста обратился к нему со столь странной
просьбой, судья придумывает остроумный ход. Он выдает Геку расписку, что купил у него капитал «за вознаграждение» (один доллар).
Гек отправляется к Джиму, негру мисс Уотсон. У того есть большой волосяной шар величиной с кулак; он его вынул из бычьего сычуга и теперь гадает на нем. Геку надо знать, что старый Финн собирается делать в городе. Джим отвечает за шар очень уклончиво. В раздумьях Гек бредет домой и застает там своего отца.
Глава пятая
Отцу Гека «лет около пятидесяти, и на вид не меньше того. Волосы у него длинные, нечесаные и грязные, висят космами, и только глаза светятся сквозь них, словно сквозь кусты. В лице, хоть его почти не видно из-за волос, нет ни кровинки оно совсем бледное; такое, что смотреть страшно и противно, как рыбье брюхо или как лягва. А одежда сплошная рвань, глядеть не на что».
Отец принимается ругать Гека за то, что, по настоянию вдовы, мальчик ходит в школу. В семействе Финнов отродясь не было грамотеев, и старик не собирается позволять сыну «задирать нос перед родным отцом». Отец требует, чтобы Гек отдал ему деньги, но тот предъявляет расписку и объясняет, что денег у него больше нет.
На другой день отец напивается, идет к судье Тэчеру, ругается и требует, чтобы тот отдал деньги Гека. Ничего из этого не выходит; тогда старик грозит, что заставит отдать деньги по суду.
Вдова с Тэчером подают просьбу в суд, чтобы Гека у отца отобрали и кого-нибудь из них назначили в опекуны. Но судья в городке новый, он недавно приехал и еще не знал старика Финна. Судья заявляет, что не следует без особой надобности вмешиваться в семейные дела и разлучать родителей с детьми.
Отец радуется, обещает отодрать Гека ремнем до полусмерти, если он не достанет ему денег. Гек занимает три доллара у судьи, а старик их отнимает и напивается. В пьяном виде он шатается по всему городу, орет, безобразничает, ругается и колотит в сковородку чуть ли не до полуночи. Его сажают под замок, а наутро ведут в суд.
После того как отец Гека выходит из тюрьмы, новый судья объявляет, что намерен сделать из него человека. Он приводит старика к себе в дом, одевает его с головы до ног, сажает за стол вместе со своей семьей. После ужина он заводит разговор насчет трезвости. Старик твердит, что хочет начать новую жизнь, чтобы никому не стыдно было вести с ним знакомство, и надеется, что судья ему в этом поможет. Судья готов обнять его за такие слова.
Однако ночью старику Финну до смерти хочется выпить. Он вылезает на крышу, спускается на крыльцо, обменивает новый сюртук на бутылку водки. Наутро его ночной дебош обнаруживается. Судья обижается и заявляет, что старика, пожалуй, можно исправить только пулей из ружья.
Глава шестая
Отец выслеживает Гека, увозит его в лодке вверх по реке и селит в старой бревенчатой хибарке в чаще леса. Он не отпускает Гека ни на минуту. Старый Финн пьет беспробудно. Периодически у него начинается пьяный бред, повсюду
мерещатся змеи. Гек придумывает оригинальный способ сбежать от отца. Он берет ружье, прицеливается из него, потом засыпает.
Глава седьмая
Утром старик Финн ничего не помнит из того, что вытворял накануне. Гек говорит ему, что ночью кто-то к ним ломился, вот Гек и подстерегал его с ружьем. Старик очень недоволен таким поворотом событий.
Гек отправляется рыбачить, обнаруживает на берегу пустой челнок, прячет его, а потом решает спуститься вниз по реке и пожить там одному. Затем Гек придумывает, как бы ему обмануть отца и вдову, чтобы они его не искали.
Отец уезжает в город за продуктами. Он запирает Гека. Гек принимается пилить бревно под стеной хижины, после чего выбирается на волю через подкоп. Мальчик забирает продукты, порох и дробь и остальные вещи - все, что стоило хотя бы цент. Следы своего бегства (подкоп под стеной) Гек хорошенько засыпает сверху землей, чтобы не видно было опилок. Гек отправляется в лес, стреляет дикого поросенка. Затем он возвращается, топором взламывает дверь в хижину, кладет поросенка на землю, чтобы вытекла кровь. Гек берет мешок с камнями, тащит его от убитого поросенка к дверям, а потом по лесу к реке и бросает в воду. В результате сразу бросается в глаза, что здесь что-то тащили по земле. Напоследок Гек вырывает у себя клок волос и, намочив топор в крови, прилепляет волосы к лезвию. Потом он бросает поросенка в реку. Получается очень достоверная картина убийства - убийства самого Гека Финна.
Гек решает отправиться жить на остров Джексона. Он этот остров хорошо знает: там никогда никого не бывает.
Глава восьмая
Обосновавшись на острове, Гек видит, как по реке плывет пароход. Это ищут его. На пароходе стоят почти все, кого Гек знал: отец, судья Тэчер, Бекки Тэчер, Джо Гарпер, Том Сойер со старухой тетей Полли, Сидом и Мэри. Все разговаривают про убийство. Гек понимает, что теперь можно успокоиться. Больше никто его искать не станет.
Гек устраивает себе уютное жилье в чаще леса. Из одеял он сооружает что-то вроде палатки, для того чтобы вещи не мочило дождем. Гек обходит кругом весь остров и вдруг наступает прямо на головни чужого костра. Он решает узнать, кто, кроме него живет на острове. Это оказывается Джим, негр мисс Уотсон. Хозяйка собралась продать Джима, и он не стал дожидаться, когда его насильно увезут работорговцы, и сам сбежал. Гек клянется не выдавать Джима.
Гек и Джим весело проводя время на острове. Джим знает массу примет. Если у человека волосатые руки и волосатая грудь - он разбогатеет. Птенцы вспорхнули - к дождю. Пересчитываешь, сколько чего готовится к обеду, - это не к добру. То же самое, если вытряхивать скатерть после захода солнца. А еще если у человека есть пчелы и этот человек умрет, то пчелам непременно нужно об этом сказать на следующее утро, до того как взойдет солнце, а не то они ослабеют, перестанут работать и передохнут. Джим сказал, будто пчелы не жалят дураков, только Гек этому не поверил: он сам сколько раз пробовал, и пчелы Гека не кусали.
Глава девятая
Джим и Гек находят на острове хорошую, просторную пещеру. При дневном свете они носу не показывают оттуда, а ночью плавают в челноке или на плоту по реке. Однажды, перед самым рассветом, они причаливают к верхнему концу острова и вдруг видят, что по реке к ним плывет целый дом. Внутри мертвец. Джим уговаривает Гека не смотреть мертвому в лицо. Друзья обыскивают дом, находят массу полезных вещей, перевозят на остров.
Глава десятая
Джим и Гек осматривают одежду, которая им досталась, и находят восемь долларов серебром, зашитые в подкладку старого пальто. Гек ругает Джима за вранье. Тот говорил, будто хуже нет приметы, как взять в руки змеиную кожу. А что плохого случилось оттого, что Гек накануне пошел в пещеру за табаком и наткнулся там на гремучую змею? Они с Джимом только разбогатели.
Гек ту змею убил, свернул кольцом и положил Джиму на одеяло: думал, вот будет потеха, когда Джим найдет у себя на постели змею. К вечеру Гек про нее совсем забывает. Джим садится на одеяло, пока Гек разводит огонь, а там оказывается подружка убитой змеи. Она кусает Джима. Ступня у него сильно распухает. Джим лечится виски и поправляется.
Гек решает переправиться за реку и разузнать, что делается в городке. Джиму эта мысль приходится по вкусу; он только советует, чтоб Гек подождал до темноты, а в городе держал бы ухо востро. Подумав еще немножко, он рекомендует Геку переодеться девочкой.
Гек переправляется в город. В одном доме ему дает приют женщина лет сорока. Она недавно приехала в эти места.
Глава одиннадцатая
Гек, переодетый в платье, представляется женщине как Сара Уильямс. Женщина принимается рассказывать, как Гека «убили». Некоторые в городе думают, что мальчика убил сам старик Финн. Другие считают, что это сделал беглый негр по имени Джим, так что за него обещают награду триста долларов. Сама женщина считает, что старик Финн на редкость хитер. Он скрылся из города. Если он еще год не вернется, то ничего ему за убийство не будет. Доказать ничего нельзя; все тогда успокоится, и он заберет себе денежки Гека без всяких хлопот.
Геку хочется чем-нибудь занять руки. Он берет со стола иголку и начинает вдевать в нее нитку. Дело у него не ладится. Женщина замолкает, смотрит на Гека странно и улыбается. Она переспрашивает Гека, уточняя его имя. Он забывает то, что сказал вначале, и называет себя Мери. Как ни в чем не бывало, женщина принимается жаловаться, что крысы обнаглели и разгуливают по всему дому, говорит, что нарочно держит под рукой всякие вещи, чтобы бросать в крыс. Она показывает Геку свинцовую полосу, скрученную узлом, потом просит Гека швырнуть ее в крысу, при этом внимательно смотрит, как он это делает.
Женщина бросает Геку кусок свинца. Гек сдвигает колени и ловит его.
Женщина разоблачает Гека. Он признается, что он мальчик, и рассказывает очередную жалостливую выдуманную историю про себя и свои невзгоды. Женщина обещает не выдавать его, но советует больше девочкой не наряжаться: «Ты держишь нитку неподвижно и насаживаешь на нее иголку, а надо иголку держать неподвижно и совать в нее нитку. Женщины всегда так и делают, а мужчины всегда наоборот. А когда швыряешь палкой в крысу или еще в кого-нибудь, встань на цыпочки и занеси руку над головой, да постарайся, чтобы это вышло как можно нескладней, и промахнись этак шагов на пять, на шесть. Бросай, вытянув руку во всю длину, будто она у тебя на шарнире, как бросают все девочки, а не кистью и локтем, выставив левое плечо вперед, как мальчишки; и запомни: когда девочке бросают что-нибудь на колени, она их расставляет, а не сдвигает вместе, как ты сдвинул, когда ловил свинец».
От женщины Геку удается узнать, что ее муж и его товарищ отправились искать Джима на остров Джексона. Гек поспешно возвращается к Джиму. Не теряя ни минуты, друзья отчаливают от острова.
Глава двенадцатая
Джим устраивает на плоту уютный шалаш, чтобы отсиживаться в жару и в дождь и чтобы вещи не промокли. Потом он укрепляет на плоту короткую палку с развилиной, чтобы вешать ка нее фонарь. Каждую ночь Гек и Джим проплывают мимо городов. Гека поражает множество огней. Гек и Джим замечают впереди пароход, который разбился о скалу. Они добираются до парохода, слышат на нем голоса. Джим обращается в бегство.
Гек, в поисках приключений в стиле Тома Сойера, ползет к корме. Он видит, что в салоне лежит на полу человек, связанный по рукам и ногам, а над ним стоят двое; один из них держит в руке тусклый фонарь, а другой револьвер. Последний целится в голову человека на полу. Это шайка бандитов, они хотят унести деньги, а человека на полу застрелить, потому что боятся, что он на них донесет. Однако затем они решают сделать дело без шума - пойти по каютам и забрать вещи, какие еще остались, а потом отплыть в лодке на берег и спрятать товар. Пройдет не больше двух часов, как пароход развалится и затонет.
Гек бесшумно возвращается на свой плот, рассказывает Джиму, что на пароходе целая шайка убийц, и если они с Джимом не отыщут, где лодка, и не пустят ее вниз по реке, чтоб те не могли сойти с парохода, одному из шайки придется плохо. А если они найдут лодку, то бандитов заберет шериф.
Глава тринадцатая
Гек перерезает веревку, на которой привязана лодка бандитов, и вместе с Джимом отчаливает от парохода. Лодка до половины завалена добром, которое воры награбили на разбитом пароходе.
Через пару миль Гек видит паром и уговаривает паромщика за несуществующее вознаграждение отправляться на помощь людям на пароходе. К этому времени разбитый пароход почти совсем затонул. Геку даже немного жалко бандитов.
Глава четырнадцатая
Проснувшись, Гек перебирает все добро, награбленное шайкой на разбитом пароходе. Такими богачами они с Джимом еще никогда в жизни не были. До вечера они валяются в лесу и разговаривают; Гек читает книжки и рассказывает Джиму обо всем, что произошло на пароходе и на пароме. Он сообщает ему кстати, что это и называется приключением, а Джим отвечает, что не желает больше никаких приключений.
Гек долго читает Джиму про королей, про герцогов и про графов, про то, как пышно они одеваются, в какой живут роскоши и как называют друг друга «ваше величество», «ваша светлость» и т. д. Гек утверждает, что король получает денег, сколько хочет, а вся его работа - «сидеть себе на троне, вот и все». Друзья обсуждают проблемы гарема. Гек припоминает, что у мудрейшего царя Соломона гарем тоже был, а жен у него было чуть не миллион. Но Джим придерживается на этот счет своеобразного мнения. Разве умный человек станет жить в таком кавардаке, как гарем? Разве прав был Соломон, когда, чтобы выяснить, кто из женщин настоящая мать младенца, велел разрубить ребенка пополам (та, что готова была отдать ребенка, лишь бы он остался жив, и оказалась настоящей матерью)? По мнению Джима, «это все равно, что разрубить пополам доллар. Куда годится половинка доллара? Ведь на нее ничего не купишь. А на что годится половина ребенка? Словом, ни от одного негра Соломону так не доставалось».
Глава пятнадцатая Гек дурачит Джима. Они подплывают к острову в тумане и теряют друг друга. Гек пытается разыграть Джима. Утром, добравшись до плота, на котором сидя спит Джим, Гек заявляет, что не видел тумана, ни островов и вообще никакой путаницы не было. Просто Джим уснул. Но Джим, искренне сокрушавшийся всю ночь о том, что Гек пропал, говорит, что «дрянь те люди, которые своим друзьям сыплют грязь на голову и поднимают их на смех». Он плетется в шалаш, залезает туда и больше с Геком не разговаривает. Гек чувствует себя таким подлецом, что готов целовать Джиму ноги, лишь бы он взял свои слова обратно. Проходит около пятнадцати минут, прежде чем Гек переломив себя, отправляется «унижаться перед негром».
Глава шестнадцатая
Джим надеется пристать к берегу в городе Каире, потому что, по его сведениям, в Каире все негры свободны. Но Гек и Джим никак не могут добраться туда. Джим говорит, что его бросает то в жар, то в холод оттого, что он так скоро будет на свободе.
Гек чувствует свою вину за то, что помогает беглому негру. Мальчик старается себе внушить, что он тут не при чем: ведь не он увел Джима от его законной хозяйки. Совесть нашептывает Геку, что он сделал таким образом гадость мисс Уотсон, которая учила его грамоте, учила, как надо себя вести, была к нему добра, как умела. Гек решает при первой возможности донести на Джима. Но негр так ласков к нему, так искренне благодарен за то, что Гек помогает ему стать свободным, что у мальчика опускаются руки. К тому же Джим постоянно твердит, что такого друга, как Гек, у него никогда не было.
Гек замечает, что к их плоту гребет лодка, а в ней двое мужчин. Он понимает, что сейчас они схватят Джима и закуют его в цепи. Гек решается на хитрость. Он сам плывет к мужчинам в челноке и представляет дело так, будто на плоту находится его отец, больной черной оспой. Перепуганные мужчины мигом теряют интерес к плоту и даже дают Геку денег, чтобы он обратился за помощью к кому-нибудь другому.
Ночью прямо на плот плывет пароход. Не заметив сигнального огня, он проходит прямо по плоту. Гек и Джим успевают спрыгнуть с плота и нырнуть в глубину. Гек выныривает, много раз окликает Джима, но не может добиться ответа. Гек хватается за доску и плывет к берегу, толкая доску перед собой. На берегу он впотьмах натыкается на большой старинный бревенчатый дом. Гека окружают собаки, и сбежать мальчику не удается.
Глава семнадцатая
Хозяева впускают Гека в дом. Все мужчины вооружены. Обитателей дома, Грэнджерфордов, интересует лишь один вопрос - не знаком ли их ночной гость с некими Шепердсонами. Когда они удостоверяются, что нет, то тепло принимают Гека, кормят его, одевают в чистую одежду, которой делится с Геком его ровесник, Бак.
«Семья была очень хорошая, и дом тоже был очень хороший. Гек еще никогда не видал в деревне такого хорошего дома, с такой приличной обстановкой... По всем четырем углам стола ровными стопками были разложены книги. Одна из них была большая семейная Библия с картинками; другая «Путь паломника»... Картины одна из дочерей сама нарисовала, когда ей было пятнадцать лет; теперь она уже умерла. На одной была нарисована женщина в узком черном платье и в большой черной шляпе вроде совка с черной вуалью. Она стояла под плакучей ивой, задумчиво опираясь правым локтем на могильный памятник, а в левой руке держала белый платок и сумочку, и под картинкой было написано: «Ах, неужели я больше тебя не увижу?!» На другой молодая девушка плакала в платок, держа на ладони мертвую птичку лапками вверх, а под картинкой было написано: «Ах, я никогда больше не услышу твоего веселого щебетанья!» Была и такая картинка, где молодая девица стояла у окна, глядя на луну, а по щекам у нее текли слезы; в одной руке она держала распечатанный конверт, с черной печатью, другой рукой прижимала к губам медальон на цепочке, а под картинкой было написано: «Ах, неужели тебя больше нет?! Да, увы, тебя больше нет!»
Когда эта девочка была еще жива, она завела себе альбом и наклеивала туда из «Пресвитерианской газеты» объявления о похоронах, заметки о несчастных случаях и долготерпеливых страдальцах и сама сочиняла про них стихи. Стихи были очень хорошие. Она особенно не разбиралась и с удовольствием писала стихи о чем угодно, лишь бы это было что-нибудь грустное. Стоило кому-нибудь умереть, будь это мужчина, женщина или ребенок, покойник еще и остыть не успеет, а она уж тут как тут со своими стихами. Она называла их «данью покойному». Соседи говорили, что первым являлся доктор, потом Эммелина, а потом уже гробовщик».
Глава восемнадцатая
«Полковник Грэнджерфорд был, что называется, джентльмен. Как говорится, в нем была видна порода. Полковник был очень высокого роста, худой, смуглый, но бледный, без единой капли румянца; каждое утро он брил начисто все лицо; губы у него были очень тонкие, топкий нос с горбинкой и густые брови, а глаза черные-пречерные, и сидели они так глубоко, что смотрели на вас как будто из пещеры. Лоб у него был высокий, а волосы седые и длинные, до самых плеч. Руки худые, с длинными пальцами. И каждый божий день он надевал чистую рубашку и полотняный костюм такой белизны, что смотреть больно. А по воскресеньям одевался в синий фрак с модными пуговицами. Он носил трость красного дерева с серебряным набалдашником. Шутить он не любил, и говорил всегда тихо. А доброты он был такой, что и сказать нельзя, всякий сразу это видел и чувствовал к нему доверие. Улыбался он редко, и улыбка была приятная. Но уж если, бывало, выпрямится и начинает метать молнии из- под густых бровей, то сначала хотелось поскорей залезть на дерево, а потом уже узнавать, в чем дело. Ему не приходилось никого одергивать: при нем все вели себя как следует. Все любили его общество, когда он бывал в духе... Боб был самый старший сын, а Том второй, оба высокие, широкоплечие молодцы, загорелые. Они одевались с головы до ног во все белое. Еще была мисс Шарлотта (лет двадцати пяти), высокая, гордая, величественная, но такая добрая, что и сказать нельзя, если ее не сердили. Ее сестра, мисс София, была красавица: кроткая и тихая, как голубка; ей было всего двадцать лет... У старика было много ферм и около сотни негров. Иногда наезжали целой толпой гости верхом, гостили пять-шесть дней, пировали, катались по реке, днем устраивали пикники в лесу, а вечером танцевали в доме. По большей части это были все родственники. Мужчины приезжали в гости с ружьями.
В этих местах жил еще один аристократический род, семей пять или шесть; почти все они были по фамилии Шепердсоны. Это были такие же благородные, воспитанные, богатые и знатные господа, как и Грэнджерфорды». Однако две уважаемых семьи не могут жить в мире. Причиной тому - кровная вражда, которая началась лет тридцать назад. По словам Бака, который становится верным товарищем Геку, «была какая-то ссора, а потом из-за нее судились; и тот, который проиграл процесс, пошел и застрелил того, который выиграл, да так оно и следовало, конечно. Всякий на его месте сделал бы то же... Среди Шепердсонов нет трусов. И среди Грэнджерфордов тоже нет».
В воскресенье Грэнджерфорды, взяв с собой Гека, отправляются в церковь верхом. Мужчины берут с собой ружья и держат их между коленями или ставят к стенке, чтобы были под рукой. Шепердсоны делают то же самое.
Вернувшись обратно, Гек видит, что тихая София стоит на пороге своей комнаты. Она зовет Гека к себе в комнату, просит исполнить одну ее просьбу и никому об этом не говорить. София говорит, что забыла Евангелие в церкви. Она просит Гека сбегать потихоньку за этой книгой. Когда Гек подбирает Евангелие, из него выпадает записка «В половине третьего».
Один из негров Грэнджерфордов зовет Гека на болото под предлогом показать водяных змей. Отправившись за ним, Гек видит, что прямо на земле спит человек. Это Джим. Он чуть не плачет - до того рад Геку. Джим сообщает, что отремонтировал плот, и они могут вновь плыть дальше.
Гек возвращается к Грэнджерфордам. В доме непривычно тихо. Негры рассказывают, что София сбежала, чтобы обвенчаться с молодым Гар- ни Шепердсоном. Мужчины схватили ружья, вскочили на лошадей, а женщины кинулись поднимать родню. В результате погони полковник и три его сына погибают. Геку особенно жаль Бака, который был так добр к нему. Гек и Джим пускаются в дальнейшее плавание.
Глава девятнадцатая
Гек и Джим подбирают двоих мужчин, за которыми гонятся с собаками. «Одному из бродяг на вид лет семьдесят, а может, и больше, он лысый и с седыми баками. На нем старая, рваная шляпа, синяя грязная шерстяная рубаха, рваные холщовые штаны, заправленные в высокие сапоги, и подтяжки домашней вязки. Оба они волокли тяжелые, битком набитые ковровые саквояжи. Другому бродяге было лет тридцать, и одет он был тоже неважно». Первый рассказывает, что «продавал одно снадобье, для того, чтобы счищать винный камень с зубов, счищать-то оно, положим, счищает, но только и эмаль вместе с ним сходит». Другой «около недели проповедовал трезвость, и все женщины нахвалиться не могли, и дело шло все лучше да лучше, как вдруг кто-то пустил слух, что он и сам потихоньку прикладывается к бутылочке».
Вообще же первый жулик признается, что «по ремеслу он наборщик; случается, торгует патентованными лекарствами, выступает на сцене; при случае занимается внушением мыслей, угадывает характер по руке, для разнообразия дает уроки пения и географии; бывает, и лекцию прочтет, да мало ли что еще! Берется за все, что ни подвернется, лишь бы не работать». Второй «в свое время много занимался врачеванием. Исцелял возложением рук паралич, раковые опухоли и прочее; мог недурно гадать, если разузнает от кого-нибудь всю подноготную».
Вскоре первый мошенник, чтобы произвести впечатление на окружающих, заявляет, что по происхождению он герцог. Гек и Джим принимаются прислуживать ему. Второй, старик, надувается и совсем перестает с ними разговаривать. В заключение он признается, что он «покойный дофин», т. е. король Людовик Семнадцатый. Гек с Джимом начинают звать его «величеством». Это ему очень помогает, он вполне успокаивается. Зато обижается герцог.
Гек довольно скоро соображает, что бродяги не герцог и не король, а просто-напросто обманщики и мошенники самого последнего разбора. Но только Гек ничего им не говорит, даже и виду не подает, а благоразумно помалкивает.
Глава двадцатая
Гек и Джим всегда плыли только ночью, чтобы их не заметили и не поймали Джима. Герцог обещает придумать способ, чтобы им плыть днем. Скоро Гек убеждается в том, что герцог действительно мастер на различные выдумки. Тот достает из саквояжа груду афиш, где он выступает в самых различных амплуа под самыми невероятными именами: например, отыскивает воду и золото с помощью орехового прута, снимает заклятия и так далее.
Герцог рассказывает королю, кто такие Ромео и Джульетта, вытаскивает два-три костюма из занавесочного ситца и объясняет, что это средневековые доспехи для Ричарда Третьего и его противника, и еще длинную ночную рубашку из белого коленкора и чепец с оборками. Король и герцог репетируют на плоту сцену из «Ромео и Джульетты» и монолог Гамлета (видимо, написанный самим герцогом, потому что он состоит из бессмысленного набора цитат из Шекспира).
В ближайшем городке герцог отправляется в типографию, а Гек с королем на молитвенное собрание. Проповедь священника пользуется большим успехом - прихожане рыдают в экстазе. «Из-за криков и рыданий уже нельзя было разобрать, что говорит проповедник. То там, то здесь люди поднимались со своих мест и изо всех сил старались пробиться к скамье кающихся, заливаясь слезами; а когда все кающиеся собрались к передним скамейкам, они начали петь, выкликать и бросаться плашмя на солому, как полоумные. Не успел Гек опомниться, как король тоже присоединился к кающимся и кричал громче всех, а потом полез на помост. Проповедник попросил его поговорить с народом, и король изъявил согласие. Он рассказал, что тридцать лет был пиратом и плавал в Индийском океане, но этой весной большую часть его шайки перебили в стычке, вот он и приехал на родину набрать новых людей, да, слава богу, его обокрали вчера ночью и высадили с парохода без единого цента в кармане, и он очень этому рад; лучше этого с ним ничего не могло случиться, потому что он стал теперь новым человеком и счастлив первый раз в жизни. Как он ни беден, он постарается опять добраться до Индийского океана и всю свою жизнь положит на то, чтобы обращать пиратов на путь истины. И тут он залился слезами, а вместе с ним заплакали и все прочие». В конце концов кто-то кричит, что для раскаявшегося пирата надо собрать деньги. Король очень прилично зарабатывает за один день.
Герцог печатает в типографии объявление о поимке Джима. Теперь, если понадобится, они могут плыть и днем. Как только они завидят, что кто-нибудь к ним подъезжает, следует сейчас же связать Джима по рукам и по ногам веревкой, положить его в шалаш, показать это объявление и сказать, что они его поймали и теперь едут получать награду.
Глава двадцать первая
В захудалом городишке герцог снимает залу суда и расклеивает афиши. Гек гуляет по городу, слышит, что приехал старик Боге (он всегда приезжает из деревни раз в месяц, чтобы нализаться как следует, а потом кричать, что убьет полковника Шерборна). Шерборн предупреждает Богса, чтобы он держался в рамках, но тот продолжает грязно ругаться. Полковник Шерборн убивает Богса из пистолета. Собирается толпа. Кто-то кричит, что Шерборна надо линчевать. Толпа валит к дому Шерборна с ревом и криком, обрывая по дороге веревки для белья, чтобы повесить на них полковника.
Глава двадцать вторая
Шерборн с двустволкой в руках выходит перед толпой. Он произносит презрительным тоном речь: «Подумать только, что вы можете кого-то линчевать! Это же курам на смех. С чего это вы вообразили, будто у вас хватит духу линчевать мужчину? Уж не оттого ли, что у вас хватает храбрости вывалять в пуху какую-нибудь несчастную заезжую бродяжку, вы вообразили, будто можете напасть на мужчину? Да настоящий мужчина не побоится и десяти тысяч таких, как вы, пока на дворе светло и вы не прячетесь у него за спиной... Средний человек всегда трус. Он позволяет всякому помыкать собой, а потом идет домой и молится богу, чтобы тот послал ему терпения. Почему ваши судьи не вешают убийц? Потому что боятся, как бы приятели осужденного не пустили им пулю в спину, да так оно и бывает. Вот почему они всегда оправдывают убийцу; и тогда настоящий мужчина выходит ночью при поддержке сотни замаскированных трусов и линчует негодяя. Средний человек не любит хлопот и опасности. Самое жалкое, что есть на свете, это толпа; вот и армия толпа: идут в бой не оттого, что в них вспыхнула храбрость, им придает храбрости сознание, что их много и что ими командуют. Но толпа без человека во главе ничего не стоит. Теперь вам остается только поджать хвост, идти домой и забиться в угол». Толпа действительно покорно расходится.
На представление герцога и короля народу приходит немного. Трагедия Шекспира в исполнении актеров-мошенников успехом не пользуется. Зрители смеются, а герцог злится. Наконец он решает, что местные обыватели не доросли до Шекспира, и им нужна только самая пошлая комедия. Герцог вывешивает новые объявления о представлении, на которое не допускаются женщины и дети.
Глава двадцать вторая
Вечером зал битком набит мужчинами. Король выбегает из-за кулис на четвереньках, совсем голый; он весь размалеван разноцветными полосами. Зрители хохочут от души. На этом представление заканчивается. Собравшиеся решают, что их одурачили. Обозлившись, они вскакивают с мест, лезут ломать сцену и бить актеров. Однако один господин уговаривает окружающих уйти спокойно, хвалить представление и обмануть весь город. На другой день по всему городу только и разговоров, что про замечательный спектакль. Вечером зал оказывается битком набит зрителями, и опять король с герцогом всех обманывают и недурно зарабатывают. На третье представление приходят не новички, а те же, кто был на первых двух спектаклях, с тухлыми яйцами и гнилой капустой в оттопыренных карманах.
Однако ни король, ни герцог не собираются давать представление и благополучно улетучиваются из города.
Глава двадцать четвертая
Герцог одевает Джима в костюм короля Лира - длинный халат из занавесочного ситца, седой парик и бороду из конского волоса. Он мажет Джиму шею, лицо, руки густой синей краской такого тусклого и неживого оттенка, что негр становится похож на утопленника. Потом герцог пишет на дощечке: «Бешеный араб. Когда в себе, на людей не бросается». Он приколачивает эту дощечку к палке, а палку ставит перед шалашом на плоту.
Король с Геком натыкаются на простоватого с виду деревенского паренька. Король расспрашивает его о местных новостях и узнает, что в ближайшем городке недавно умер некто Питер Уилкс, состоятельный человек, и теперь весь город ждет приезда его братьев из Англии (причем один брат глухонемой). Королю скоро удается разузнать всю подноготную про городок и про Уилксов.
Король с герцогом отправляются в городок и представляются братьями Питера Уилкса. Все сочувствуют им.
Глава двадцать пятая
Три девушки - дочери покойного Питера Уилкса - ждут самозванцев в дверях. Геку особенно нравится Мэри Джейн. Девушки кидаются на шею мнимым дядюшкам, а те играют свою роль очень естественно, обливаются слезами и целуют «племянниц».
Для достоверности король ухитряется расспросить «чуть ли не про всех в городе, до последней собаки, называя каждого по имени и упоминая разные происшествия, какие случались в городе, или в семье Джорджа, или в доме у Питера. Он, между прочим, всегда давал понять, что все это Питер ему писал в письмах, только это было вранье: все это, до последнего словечка, он выудил у молодого дуралея, которого они подвезли к пароходу».
Мэри Джейн приносит письмо, по которому жилой дом и три тысячи долларов золотом достаются ей и сестрам, а кожевенный завод, который дает хороший доход, и другие дома с землей (всего тысяч на семь) и три тысячи долларов золотом - братьям. Еще в письме было говорится, что эти шесть тысяч зарыты в погребе.
Демонстративно при людях мнимые дядюшки дарят «племянницам» весь капитал покойного. Их план состоит в том, чтобы быстро продать с аукциона завод и дома с землей, а деньги поделить и скрыться. Если же они сделают широкий жест, отдав золото сироткам, то никому не придет в голову заподозрить их в мошенничестве. Однако это не мешает доктору, который лечил покойного Питера, во всеуслышание заявить, что перед ним - самозванцы. Мэри Джейн не верит доктору, передает мешок с деньгами королю и, не требуя расписки, просит поместить их для нее и сестер куда угодно. Король и герцог забирают деньги, прячут их в тюфяк.
Глава двадцать шестая
Гек решает украсть для Мэри Джейн эти деньги, спрятать их, а потом, когда уедет вниз по реке, написать девушке письмо и рассказать, где он спрятал мешок. Гек обыскивает комнаты «дядюшек». Те торопятся поскорей удрать с теми деньгами, что у них уже есть. Ничего отнимать у девочек, кроме денег, они не будут. По американским законам пострадают покупатели завода: как только выяснится, что имущество не принадлежит
самозванцам, продажа окажется недействительной, и все имущество вернется к законным владельцам, т. е. Мэри Джейн и ее сестрам.
Гек вытаскивает мешок с деньгами из тюфяка, где его прятали мошенники, и прячет в открытый гроб Питера Уилкса.
Глава двадцать седьмая
Король продает с аукциона не только завод, но и негров, живших в доме Уилкса, при этом разлучая семью. Мэри Джейн очень огорчена этим. «Дядюшки», стараясь загладить свою вину, приглашают девочек пожить «у себя» в Англии. Те успокаиваются и принимаются паковать чемоданы.
Глава двадцать восьмая
Гек признается Мэри Джейн в том, что герцог и король мошенники, рассказывает ей всю правду об их похождениях, ссылается на жителей того городка, где они давали представления, которые могли бы подтвердить его слова. Он уговаривает Мэри Джейн поехать ненадолго к каким-нибудь знакомым за городом. Королю же с герцогом Гек сообщает, что Мэри Джейн уехала хлопотать для аукциона.
Аукцион затягивается, и появляется «еще парочка наследников Питера Уилкса».
Глава двадцать девятая
Настоящие братья Уилкса сразу получают активную поддержку доктора. Он затевает расследование с целью вывести короля с герцогом на чистую воду. «Он заставил короля рассказать все по-своему; а потом приезжий старичок рассказал все по-своему; и тут уж всякий, кроме разве самого предубежденного болвана, увидел бы, что приезжий старичок говорит правду, а король врет». Тут выясняется, что все наличные деньги, которые король с герцогом прятали в тюфяке, исчезли. Король с герцогом сваливают вину на негров.
Доктор и адвокат принимаются сличать почерки присутствующих с письмами от братьев, которые хранил Питер Уилкс. Но тут расследование заходит в тупик, потому что писал письма глухонемой Уильям, а теперь он сломал руку. Тогда приезжий старичок рассказывает, какая у Питера была татуировка на груди. Но те, кто обряжал покойного, не помнят, какая у него была татуировка. Чтобы доказать правоту старичка, все отправляются на кладбище откапывать Уилкса. Геку удается сбежать, но король с герцогом нагоняют его и снова плывут вместе с Геком и Джимом на плоту.
Глава тридцатая
Король и герцог затевают драку, в результате которой король сознается, что это он украл деньги из тюфяка. Геку становится гораздо легче.
Глава тридцать первая
Дальнейшие попытки герцога и короля заработать ни к чему не приводят, и по целым дням они валяются на плоту хмурые и злые. Вскоре, в отсутствие Гека, они продают Джима на плантацию некоего мистера Фелпса за сорок долларов. Гек решает освободить Джима.
Глава тридцать вторая
Гек пробирается на плантацию Фелпса. Его встречают радушно. Оказывается тетя Салли и ее муж с минуты на минуту ожидали приезда племянника - Тома Сойера, и приняли Гека за Тома. Гек охотно рассказывает им про семью Сойеров. Быть Томом Сойером оказывается легко и приятно.
Глава тридцать третья
Гек отправляется в город перехватить Тома. Встретив старого приятеля, он рассказывает ему, как помогал бежать Джиму. Том вызывается помочь Геку его освободить.
Том прикидывается своим братом Сидом Сойером и остается жить у тети Салли вместе с Геком.
Джим рассказывает Фелпсам, что представление короля и герцога, которое они намерены дать в городке, просто возмутительное. Новость моментально распространяется по городку, и скоро жители уже тащат короля с герцогом верхом на шесте, обвалянных в смоле и в перьях. Геку неприятно на это глядеть и даже жалко несчастных жуликов.
Глава тридцать четвертая
Гек предлагает Тому освободить Джима как можно быстрее. Но, по мнению Тома, освобождение обещает быть уж очень простым, ничего в нем особенного нет. Что это за план, считает Том, если с ним никакой возни не требуется? Грудной младенец и тот справится. Не будет ни шума, ни разговоров, все равно что после кражи на мыловаренном заводе.
Том предлагает новый план, на первый взгляд абсолютно идиотский и с массой искусственно созданных трудностей, которые обещают тянуться достаточно долго. Зато мальчики довольны - шику будет куда больше, да еще, может, их и пристрелят.
Глава тридцать пятая
Том, который бредит приключениями и разбойничьими романами, несколько раздосадован тем, что ему самому приходится выдумывать всякие трудности. Гек утешает друга, говоря, что гораздо больше чести выручать Джима из разных затруднений и опасностей, когда никто этих опасностей для их не приготовил и они сами должны все придумывать из головы, хоть это вовсе не их обязанность. Например, цепь с ноги Джима легко снимается, надо только приподнять ножку кровати, на которой он спит. Однако Том уверяет, «что надо ножку перепилить надвое и так оставить, а опилки проглотить, чтоб никто не заметил, а ножку замазать грязью и салом, чтобы даже самый зоркий тюремщик не мог разглядеть, где пилили, и думал, что ножка совсем целая. Потом, в ту ночь, когда ты совсем приготовишься к побегу, пнешь ее ногой она и отлетит, и снимешь цепь. Больше и делать почти нечего: закинешь веревочную лестницу на зубчатую стену, соскользнешь в ров, сломаешь себе ногу, потому что лестница коротка - целых девятнадцати футов не хватает, а там уж тебя ждут лошади, и верные слуги хватают тебя, кладут поперек седла и везут в твой родной Лангедок, или в Наварру, или еще куда-нибудь.
Многие авторитеты так и делали. Они не могли снять цепь, отрубали себе руку и тогда бежали. А ногу было бы еще лучше. Но придется обойтись без этого. Особой необходимости нет, а кроме того, Джим негр, и не поймет, для чего это нужно; ему ведь не растолкуешь, что в Европе так принято». Веревочную лестницу Том предлагает сделать, разорвав свои простыни, а переслать ее в пироге, поскольку «уж это всегда так делают».
Том заставляет Гека украсть не только простыни тети Салли, но и чистую рубашку. Он объясняет, что на рубашке Джим будет вести дневник. Тома не смущает то обстоятельство, что Джим и писать-то не умеет. Том решает, что негр сможет вместо букв ставить какие-нибудь значки, если они с Геком сделают ему перо из оловянной ложки или из старого обруча с бочки. На замечание Гека, что проще сделать перо просто подобрав с земли гусиное, Том резонно замечает, что «у узников гуси по камере не бегают. Они всегда делают перья из чего-нибудь самого твердого и неподходящего, вроде обломка медного подсвечника. И на это у них уходит много времени - недели, а то и месяцы, потому что перо они оттачивают об стенку. Гусиным пером они писать ни за что не станут, хоть бы оно и оказалось под рукой. Это не принято».
Чернила Том советует сделать из ржавчины со слезами или писать кровью.
Глава тридцать шестая
Том и Гек принимаются делать подкоп под стену сарая. Они копают ножами чуть ли не до полуночи, устают и натирают руки до волдырей. Тогда Том принимает непростое решение - копать мотыгами, но вообразить, будто это ножи. Точно так лее Гек советует другу влезть к Джиму по лестнице, а вообразить, будто это громоотвод. Дело освобождения негра начинает продвигаться несравненно быстрее, чем прежде.
Том доказывает Джиму, что убежать легко и просто «будет не по правилам», рассказывает, какие у них с Геком планы и как они все это переменят в один миг, если поднимется тревога, и что бояться ему нечего, они его освободят обязательно. Джим соглашается глядеть в оба и ничему не удивляться. Том очень радуется, говорит, что еще никогда у него не было такой веселой игры и такой богатой пищи для ума. Если бы он знал, как это сделать, он бы всю жизнь так играл, а потом завещал бы своим детям освободить Джима, потому что Джим, конечно, со временем привыкнет. Том утверждает, что игру можно растянуть лет на восемьдесят и поставить рекорд. И тогда все, кто в ней участвовал, прославятся.
Том и Гек пекут в лесу «заколдованный пирог». Заколдованный он потому, что Тому удается заморочить голову негру, который носит Джиму еду, и представить дело так, что по дому летают ведьмы. Чтобы отпугнуть их, требуется колдовство. Колдовство для Тома с Геком заключается в том, что в пирог они запекают лестницу из простынь.
Глава тридцать седьмая
Тем временем тетя Салли обнаруживает, что пропала рубашка, ложка, полдюжины свечей и еще много всего. Она намерена искать пропавшие вещи. Чтобы отвести от себя подозрение, Том с Геком несколько раз подкидывают тете Салли ложку, когда она пересчитывает посуду, и несколько раз прячут ее. Та совершенно запутывается, принимается даже корзину считать вместе с ложками. Затем мальчики то вешают пропавшую простыню на веревку, то снимают, пока тетя Салли не сбивается со счета и не заявляет, что ей наплевать, сколько у нее простынь.
Глава тридцать седьмая
Делать перья из оловянной ложки оказывается сущим мучением. Пока Гек с Джимом точат перья на кирпиче, Том придумывает узнику герб. Значение аллегорических фигур на нем, правда, Том не может растолковать. Зато он предлагает на выбор несколько вариантов прощальной надписи на стене, которую, по его плану, Джим перед побегом должен выцарапать на камне.
1. Здесь разорвалось сердце узника.
2. Здесь бедный пленник, покинутый всем светом и друзьями, влачил свое печальное существование.
3. Здесь разбилось одинокое сердце и усталый дух отошел на покой после тридцати семи лет одиночного заключения.
4. Здесь, без семьи и друзей, после тридцати семи лет горестного заточения погиб благородный незнакомец, побочный сын Людовика Четырнадцатого.
Так как стены сарая были деревянными и надпись на них скоро бы стерлась, Том и Гек крадут с лесопилки жернов. Дотащив его до полдороги, они выбиваются из сил и зовут на помощь Джима. Он приподнимает свою кровать, снимает с ножки цепь, обматывает ее вокруг шеи и выходит из сарая. Гек с Джимом наваливаются на жернов и катят его, как перышко, а Том распоряжается. «Распоряжаться-то он был мастер, куда до него всем другим мальчишкам!»
Глава тридцать девятая
Том и Гек решают, что Джиму необходима какая-то живность в его заточении. Они ловят «штук пятнадцать крыс, а также самых отборных пауков, лягушек, жуков, гусениц и прочей живности; хотели было захватить с собой осиное гнездо, а потом раздумали: осы были в гнезде... десятка два ужей и медяниц они посадили в мешок и положили в комнате. А когда они вернулись, ни одной змеи в мешке не было: они ухитрились как-то вылезти и все уползли. Только это было не важно, потому что все они остались тут, в комнатах. Но еще долго после этого змей в доме было сколько угодно! То и дело они валились с потолка или еще откуда-нибудь и обыкновенно норовили попасть в тарелку или за шиворот, и всегда не вовремя. Они были такие красивые, полосатые и ничего плохого не делали, но тетя Салли в этом не разбиралась: она терпеть не могла змей какой бы ни было породы и совсем не могла к ним привыкнуть, сколько ее ни приучали... То-то веселье начиналось у Джима в хибарке, когда он, бывало, заиграет на дудке, а они все так и полезут к нему! Джим не любил пауков, и пауки тоже его недолюбливали, так что ему приходилось от них солоно. И он говорил, что ему даже спать негде из-за всех этих крыс и змей, да еще и жернов тут же в кровати; а если бы даже и было место, все равно не уснешь такое тут творится; и все время так, потому что все эти твари спят по очереди: когда змеи спят, тогда крысы на палубе;
а крысы уснут, так змеи на вахте; и вечно они у него под боком, мешают лечь как следует, а другие скачут по нему, как в цирке; а если он встанет поискать себе другого места, так пауки за него принимаются. Он сказал, что если когда-нибудь выйдет на свободу, так ни за что больше не сядет в тюрьму, даже за большое жалованье».
Проходит три недели. Все готово к побегу. Том решает набить женское платье соломой и уложить на кровати Джима, будто бы это его переодетая мать, пишет анонимное письмо следующего содержания: «Целая шайка самых отчаянных злодеев с индейской территории собирается нынче ночью украсть беглого негра».
Глава сороковая
В доме тети Салли все ходят перепуганные и встревоженные. Том с Геком запасают провизию для побега. Неожиданно Том обнаруживает, что Гек забыл масло, и посылает его в подвал. Гека ловит тетя Салли, препровождает в гостиную, где наготове сидят пятнадцать фермеров с ружьями. Они пришли защищать соседей от нападения индейцев. Один из фермеров предлагает засесть в сарае. От страха Гека бросает в жар. Масло, спрятанное под шапкой, начинает таять и течь у Гека по лбу. Тетя Салли решает, что у него воспаление мозгов.
Геку удается улизнуть из гостиной. Вместе с Томом и Джимом они благополучно вылезают в подкоп. Том цепляется штаниной за щепку. Она отламывается и трещит. Фермеры выскакивают из дому и бросаются в погоню за неизвестными.
Том, Гек и Джим добираются до плота. Гек поздравляет Джима со счастливым освобождением. Больше всех радуется Том, потому что у него в ноге засела пуля. Когда Гек с Джимом слышат это, то сразу перестают веселиться. Том настаивает, чтобы они бежали без него, но Джим считает, что так поступать не годится. Гек отправляется за доктором. Побелевший от боли Том разрешает это сделать, если Гек «запрет дверь, свяжет доктора по рукам и по ногам, наденет ему на глаза повязку, а потом сунет ему в руку кошелек, полный золота, и ведет его не прямо, а в темноте, по задворкам; привезет его в челноке; да не забудет обыскать его и отобрать мелок, а то он наставит мелом крестов, чтобы можно было найти плот».
Глава сорок первая
Гек привозит доктора к Тому, а сам возвращается к тете Салли. У нее полон дом соседей. Все уже знают, при каких невероятных обстоятельствах бежал Джим. Все сходятся во мнении, что этот негр полоумный. Ни один нормальный человек не стал бы так: пышно обставлять свое бегство, а напротив, сделал бы все незаметно и тихо.
Тетя Салли сильно горюет о пропавшем Томе; (она по-прежнему думает, что Том - это Сид, а Гек - это Том). Она нежно ухаживает за Геком. Ему очень неудобно перед ней, но он сдерживает себя и не сбегает из дому, чтобы проведать Тома на плоту.
Глава сорок вторая
На другое утро по улице движется процессия во главе со старичком доктором. Тома Сойера несут на косилках, а Джима в ситцевом платье, которое для него украли мальчики, ведут со связанными за спиной руками. Фермеры ужасно злы, а некоторые даже предлагают «повесить Джима, в при- мер всем здешним неграм, чтобы им было неповадно бегать, как Джим убежал, устраивать такой переполох и день и ночь держать в страхе целую семью». Джима отводят в тот же сарай, переодевают в старую одежду и опять приковывают на цепь. Но за него вступается доктор, рассказывает, как трогательно ухаживал Джим за раненым Томом, как не бросил мальчика одного, хотя мог бы сбежать.
Тома укладывают в постель. Тетя Салли не отходит от него ни на шаг. Том быстро идет на поправку. Гек пробирается к нему. Тому кажется будто он дома, у тети Полли в Санкт-Петербурге. Он вслух рассказывает, как они с Геком организовали побег Джима. Тетя Салли все слышит. Она вне себя. Том понимает, что попал впросак, и теперь расплачиваться за его фантазии придется Джиму. Мальчик рассказывает, что мисс Уотсон умерла, но в своем завещании освободила Джима. Тете Салли совершенно непонятно, зачем тогда Тому, который знал, что Джим - свободный человек, понадобилась вся эта канитель с невероятным побегом. Том в недоумении замечает: «Вот это вопрос, это как раз похоже на женщин! А как же приключения-то?»
Приезжает тетя Полли, рассказывает, кто такой Гек и откуда он взялся. Геку приходится объяснить, что он не знал, как выйти из положения, когда миссис Фелпс приняла его за Тома Сойера.
Глава последняя
Том и Гек зовут Джима в комнату больного для серьезного разговора. Том дарит ему сорок долларов за то, что он был узником, все терпел и так хорошо себя вел.
После этого Том предлагает отправиться на поиски приключений к индейцам, на индейскую территорию, недельки на две, на три. Гек отвечает, что у него нет денег на индейский костюм, потому что отец, должно быть, уже вернулся, забрал все его средства у судьи Тэчера и пропил их.
Джим торжественно объявляет, что старик Финн больше никогда не вернется. Он напоминает Геку, что они видели дом, который плыл по реке. Мертвец, прикрытый одеялом, и был его отец.
Том давно поправился, носит свою пулю на цепочке вместо брелока и то и дело лезет поглядеть, который час.
Марк Твен
Итак, Гек возвращается к доброй вдове Дуглас. Вдова встречает его со слезами и называет заблудшей овечкой — но это, конечно, не со зла. И снова жизнь по звонку, даже за столом полагается сначала что-то побормотать над едой. Хотя кормят неплохо, жаль только, каждая вещь варится отдельно: то ли дело объедки, когда их перемешаешь хорошенько — не в пример легче проскакивают. Особенно изводит Гека сестра вдовы мисс Уотсон — старая дева в очках: и ноги не клади на стул, и не зевай, и не потягивайся, да ещё пугает преисподней! Нет, уж лучше в преисподней с Томом Сойером, чем в раю с такой компанией. Впрочем, человек ко всему привыкает, даже к школе: учительская порка здорово подбадривала Гека — он уже и читал, и писал понемногу, и даже выучил таблицу умножения до шестью семь тридцать пять.
Как-то за завтраком он опрокидывает солонку, а мисс Уотсон не позволяет ему вовремя бросить щепотку соли через плечо — и Гек сразу же обнаруживает на снегу у перелаза след каблука с набитым большими гвоздями крестом — отваживать нечистую силу. Гек бросается к судье Тэчеру и просит забрать у него все его деньги. Судья, чуя что-то неладное, соглашается взять деньги на хранение, оформив это как «приобретение». И вовремя: вечером в комнате Гека уже сидит его папаша собственной оборванной персоной. Старый пьянчуга прослышал, что сын разбогател, и, смертельно оскорблённый тем, что тот спит на простынях и умеет читать, требует деньги прямо к завтрашнему дню. Судья Тэчер, естественно, отказывает, но новый судья из уважения к святости семейного очага становится на сторону бродяги, который, пока суд да дело, прячет Гека в уединённой лесной хижине. Гек снова обретает вкус к лохмотьям и свободе от школы и мытья, но, увы, папаша начинает злоупотреблять палкой — уж очень ему не по душе американские порядки: что это за правительство и закон, которые позволяют в некоторых штатах неграм голосовать, когда такой богач, как он, должен жить оборванцем! Однажды во время приступа белой горячки отец едва не убивает Гека своим складным ножом; Гек, воспользовавшись его отлучкой, инсценирует ограбление хижины и своё убийство и на челноке удирает на остров Джексона — светлой ночью, когда можно было пересчитать все бревна, плывущие далеко от берега, чёрные и словно неподвижные. На острове Джексона Гек сталкивается с Джимом — негром мисс Уотсон, который бежал, чтобы она не продала его на Юг: святоше было не устоять перед восьмисотдолларовой кучей.
Вода поднимается, и в затопленном лесу на каждом поваленном дереве сидят змеи, кролики и прочая живность. Река несёт всякую всячину, и как-то вечером друзья вылавливают отличный плот, а однажды перед рассветом мимо них проплывает накренившийся двухэтажный дом, где лежит убитый человек. Джим просит Гека не смотреть ему в лицо — уж очень страшно, — зато они набирают массу полезных вещей вплоть до деревянной ноги, которая, правда, Джиму мала, а Геку велика.
Друзья решают ночами спуститься на плоту до Каира, а оттуда по реке Огайо подняться пароходом до «свободных штатов», где нет рабовладения. Гек и Джим натыкаются на разбитый пароход и еле уносят ноги от бандитской шайки, потом теряют друг друга в страшном тумане, но, к счастью, снова отыскивают. Джим заранее ликует и взахлёб благодарит «белого джентельмена» Гека, своего спасителя: в свободных штатах он, Джим, будет работать день и ночь, чтобы выкупить свою семью, а не продадут — так выкраст.
Дай негру палец — он заберёт всю руку: такой низости Гек от Джима не ждал. «Ты обокрал бедную мисс Уотсон», — твердит ему совесть, и он решается донести на Джима, но в последний миг снова выручает его, сочинив, что на плоту лежит его отец, умирающий от чёрной оспы: нет, видно, он, Гек, человек окончательно пропащий. Постепенно до друзей доходит, что они прозевали Каир в тумане. Но змеиная кожа этим не довольствуется: в темноте прямо по их плоту с треском проходит огнедышащий пароход. Гек успевает поднырнуть под тридцатифутовое колесо, но, вынырнув, Джима уже не находит.
На берегу, рассказав жалобную историю о последовательном вымирании всех своих родственников на маленькой ферме в глуши Арканзаса, Гек принят в радушное семейство Грэнджерфордов — богатых, красивых и очень рыцарственных южан. Однажды во время охоты новый приятель Гека Бак, примерно его ровесник, лет тринадцати-четырнадцати, внезапно стреляет из-за кустов в их соседа — молодого и красивого Гарни Шепердсона. Оказывается, лет тридцать назад какой-то предок Грэнджерфордов неизвестно из-за чего судился с представителем столь же рыцарственного рода Шепердсонов. Проигравший, естественно, пошёл и застрелил недавно ликовавшего соперника, так с тех пор и тянется кровная вражда — то и дело кого-нибудь хоронят. Даже в общую церковь Грэнджерфорды и Шепердсоны ездят с ружьями, чтобы, держа их под рукой, с большим чувством слушать проповедь о братской любви и тому подобной скучище, а потом ещё и пресерьёзно дискутировать на богословские темы.
Один из местных негров зазывает Гека на болото посмотреть на водяных змей, но, дошлёпав до сухого островка, внезапно поворачивает обратно, — и на маленькой полянке среди плюща Гек видит спящего Джима! Оказывается, в ту роковую ночь Джим порядочно ушибся и отстал от Гека (окликнуть его он не смел), но все же сумел выследить, куда он пошёл. Местные негры носят Джиму еду и даже вернули плот, неподалёку зацепившийся за корягу.
Внезапная гроза — скромница София Грэнджерфорд бежит, как предполагают, с Гарни Шепердсоном. Разумеется, рыцари бросаются в погоню — и попадают в засаду. В этот день погибают все мужчины, и даже простодушного храброго Бака убивают у Гека на глазах. Гек спешит прочь от этого страшного места, но — о ужас! — не находит ни Джима, ни плота. К счастью, Джим отзывается на его крик: он думал, что Гека «опять убили» и ждал последнего подтверждения. Нет, плот — самый лучший дом!
Река уже разлилась до необъятной ширины. С наступлением темноты можно плыть по воле течения, опустив ноги в воду и разговаривая обо всем на свете. Иной раз мелькнёт огонёк на плоту или на шаланде, а иногда даже слышно, как там поют или играют на скрипке. Раз или два за ночь мимо проходит пароход, рассыпая из трубы тучи искр, и потом волны долго покачивают плот, и ничего не слышно, кроме кваканья лягушек. Первые огоньки на берегу — что-то вроде будильника: пора приставать. Путешественники прикрывают плот ивовыми и тополевыми ветками, закидывают удочки и забираются в воду освежиться, а потом садятся на песчаное дно, где вода по колено, и наблюдают, как тёмная полоса превращается в лес за рекой, как светлеет край неба, и река вдали уже не чёрная, а серая, и по ней плывут чёрные пятна — суда и длинные чёрные полосы — плоты…
Как-то перед зарёй Гек помогает спастись от погони двум оборванцам — один лет семидесяти, лысый с седыми баками, другой лет тридцати. Молодой по ремеслу наборщик, но тяготеет к сценической деятельности, не гнушаясь, впрочем, уроками пения, френологии и географии. Старик предпочитает наложением рук исцелять неизлечимые болезни, ну и молитвенные собрания тоже по его части. Внезапно молодой в горестных и высокопарных выражениях признается, что он законный наследник герцога Бриджуотерского. Он отвергает утешения тронутых его горем Гека и Джима, но готов принять почтительное обращение вроде «милорд» или «ваша светлость», а также разного рода мелкие услуги. Старик надувается и немного погодя признается, что он наследник французской короны. Его рыдания разрывают сердце Гека и Джима, они начинают величать его «ваше величество» и оказывать ему ещё более пышные почести. Герцог тоже ревнует, но король предлагает ему мировую: ведь высокое происхождение не заслуга, а случайность.
Гек догадывается, что перед ним отпетые мошенники, но даже простодушного Джима в это не посвящает. Он плетёт новую жалостную историю, будто Джим — последнее его имущество, доставшееся от поголовно вымершей и перетонувшей семьи, и они плывут ночами потому, что Джима уже пытались у него отнять на том основании, будто он беглый. Но разве беглый негр поплывёт на Юг! Этот довод убеждает жуликов. Они высаживаются в захолустном городке, который кажется вымершим: все ушли в лес на молитвенное собрание. Герцог забирается в покинутую без присмотра типографию, а король с Геком — вслед за всей округой — отправляются по жаре слушать проповедника. Там король, горько рыдая, выдаёт себя за раскаявшегося пирата с Индийского океана и сетует, что ему не на что добраться до своих бывших соратников, чтобы тоже обратить их к богу. Приведённые в экстаз слушатели собирают в его шляпу восемьдесят семь долларов семьдесят пять центов. Герцог тоже успевает набрать несколько платных объявлений, взять деньги за публикацию ещё нескольких объявлений в газете, а трём желающим оформить льготную подписку. Заодно он отпечатывает объявление о двухсотдолларовой награде за поимку беглого негра с точными приметами Джима: теперь они смогут плыть днём, как будто везут беглеца к хозяину.
Король и герцог репетируют мешанину из шекспировских трагедий, но «арканзасские олухи» не доросли до Шекспира, и герцог развешивает афишу: в зале суда будет поставлена захватывающая трагедия «Королевский жираф, или Царственное совершенство» — только три представления! И — самыми крупными буквами — «женщинам и детям вход воспрещён». Вечером зал битком набит мужчинами. Король совершенно голый выбегает на сцену на четвереньках, размалёванный, как радуга, и откалывает такие штуки, от которых и корова бы расхохоталась. Но после двух повторов представление окончено. Зрители вскакивают бить актёров, но какой-то осанистый господин предлагает сначала одурачить своих знакомых, чтобы самим не превратиться в посмешище. Лишь на третье представление все являются с тухлыми яйцами, гнилой капустой и дохлыми кошками в количестве не менее шестидесяти четырёх штук. Но жулики ухитряются улизнуть.
Во всем новом, чрезвычайно респектабельные, они высаживаются в другом городке и стороной узнают, что там недавно умер богатый кожевник и сейчас ждут из Англии его братьев (один проповедник, другой глухонемой), которым покойник оставил письмо с указанием, где спрятана его наличность. Мошенники выдают себя за поджидаемых братьев и едва не разоряют юных наследниц, но тут является новая пара претендентов, и обоим прохвостам (а заодно и Геку) лишь чудом удаётся избежать суда Линча — снова без гроша в кармане.
И тогда негодяи за сорок долларов продают Джима простодушному фермеру Сайласу Фелпсу — вместе с объявлением, по которому, якобы, можно получить двести долларов. Гек отправляется на выручку, и — Америка очень тесная страна — миссис Салли Фелпс принимает его за своего племянника Тома Сойера, которого ждут в гости. Появившийся Том, перехваченный Геком, выдаёт себя за Сида. Они узнают, что после рассказа Джима готовится расправа над постановщиками «Королевского жирафа», но предупредить несчастных прохвостов не успевают — их уже везут верхом на шесте, два страшных комка из дёгтя и перьев. И Гек решает больше не поминать их злом.
Освободить Джима, запертого в сарае, ничего не стоит, но Том стремится всячески театрализовать процедуру, чтобы все было, как у самых знаменитых узников, — вплоть до анонимных писем, предупреждающих о побеге. В итоге Том получает пулю в ногу, а Джим, не пожелавший оставить раненого, снова оказывается в цепях. Только тогда Том раскрывает, что Джим уже два месяца свободен по завещанию раскаявшейся мисс Уотсон. Заодно Гек узнает от Джима, что убитый в плавучем доме был его отец. Геку больше ничто не угрожает — только вот тётя Салли намеревается взять его на воспитание. Так что лучше, пожалуй, удрать на Индейскую территорию.
«Приключения Гекльберри Финна» - это продолжение романа «Приключения Тома Сойера», в котором Марк Твен описывает жизнь и приключения друга Тома – Гека.
Роман начинается с возвращения Финна обратно к доброй вдове Дуглас, которая не со зла обзывает мальчишку заблудшей овечкой. И снова для героя начинается мучительная жизнь: это сделай так, а этого вообще не делай. За все время, проведенное у мисс Дуглас, он пошел учиться в школу, где выучил таблицу умножения, научился читать и писать. Но самым невыносимым было присутствие сестры вдовы мисс Уотсон, которая вечно учила и потыкала мальчишку во всем. Одного дня Гек роняет солонку, а его старая тетя не разрешает вовремя бросить щепотку соли через плечо. И тогда герой обнаруживает на снегу след, который якобы оставил индеец. Он сразу же берет деньги, которые нашел в пещере и бежит отдать их судье Тэтчеру, который берет на сохранение, оформив это как «приобретение». А тем же вечером к Геку приходит его отец, который услыхал о богатстве своего сына и требует отдать ему все. Тогда судья решает, что пусть отец и сын живут в лесной хижине, подальше от людей. Но вскоре, папаша Гека чуть не убил собственного сына в пьяном дурмане. Тогда мальчишка решает сбежать, инсценировавший свою смерть и ограбление хижины. Он уплыл на остров Джексона, где встретил Джима – негра мисс Уотсон, который тоже в бегах.
С того момента и начинаются приключения Гека с его новым товарищем Джимом. Они собрались на плоту плыть до Каира, а оттуда по реке Огайо – к свободным штатам, где нет рабства. По пути ребята смогли удрать от разбойников, проплыть Каир, а их плот с треском проходит огнедышащий пароход, после чего Гек теряет Джима. Добравшись до берега, герой обманом попадает в семейство Грэнджерфордов – богатых, красивых и рыцарственных южан, которые с давних пор воюют со своими соседями Шепердсонами. Однажды Гек находит плот вместе с Джимом, который спасся в ту роковую ночь. Так все негры стали приносить ему еду и вещи. Все было хорошо, до тех пор, пока скромница София Грэнджерфорд не сбежала вместе со своим врагом Гарни Шепердсоном. Тогда рыцари бросаются в погоню и попадают в засаду, где были все убиты. Гек и Джим решают бежать подальше от этих жутких мест на своем плоту.
Так они плывут, пока не решают остановиться перекусить и просто отдохнуть. Так перед зарей Гекспасает от погони двух оборванцев, которые представились наследником герцога Бриджуотерского и королем французской короны. Но Гек догадался, что эти люди всего лишь мошенники, но не рассказывает Джиму. И тогда все поплыли дальше, а чуть позже высаживаются в одном городке. Здесь король, обманывая прохожих, собирает восемьдесят семь долларов, а герцог обчищает типографию. Также в этом городе лжецы ставят представление, в котором практически ничего не показывают, но люди платят за это деньги. Но вскоре им всем приходится бежать в другой городок, где выдают себя за братьев покойного кожевника, который оставил богатое наследство. Но снова лжецам приходиться бежать без денег в кармане. Тогда они продают Джима за сорок долларов, а Гек спешит на помощь, где случайно встречает Тома.
В итоге: Сойер получает ранение в ногу, Джим становится свободным, а Геку больше ничто не угрожает, правда тетя Салли хочет взять его на воспитание. И тогда Гекльберри Финн намерен бежать на Индейскую территорию.
