Береги честь смолоду.
Был бы гвардии он завтра ж капитан.
Того не надобно; пусть в армии послужит.
Изрядно сказано! пускай его потужит…
Да кто его отец?
Княжнин.
Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе, и вышел в отставку премьер-майором в 17.. году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревни, где и женился на девице Авдотьи Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.
Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости маиора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук. В то время воспитывались мы не по нонешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Савельичу. «Слава богу» - ворчал он про себя - «кажется, дитя умыт, причесан, накормлен. Куда как нужно тратить лишние деньги, и нанимать мусье, как будто и своих людей не стало!»
Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour Йtre outchitel, не очень понимая значения этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; не редко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке, и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, - и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю:
Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила, и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей, и пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно, и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать, и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей, и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание.
Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чахарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась.
Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный Календарь, ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный Календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил, то бывало по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак батюшка читал Придворный Календарь, изредко пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!.. Он у меня в роте был сержантом!… Обоих российских орденов кава-лер!.. А давно ли мы…» Наконец батюшка швырнул календарь на диван, и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго.
Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?»
Да вот пошел семнадцатый годок, - отвечала матушка. - Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Гарасимовна, и когда еще…
«Добро» - прервал батюшка, - «пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим, да лазить на голубятни».
Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку, и слезы потекли по ее лицу. Напротив того трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что по мнению моему было верьхом благополучия человеческого.
Капитанская Дочка
Береги честь смолоду.
Пословица
ГЛАВА I. СЕРЖАНТ ГВАРДИИ
Был бы гвардии он завтра ж капитан.
Того не надобно; пусть в армии послужит.
Изрядно сказано! пускай его потужит…
Да кто его отец?
Княжнин.
Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе, и вышел в отставку премьер-майором в 17.. году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревни, где и женился на девице Авдотьи Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.
Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости маиора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук. В то время воспитывались мы не по нонешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Савельичу. «Слава богу - ворчал он про себя - кажется, дитя умыт, причесан, накормлен. Куда как нужно тратить лишние деньги, и нанимать мусье, как будто и своих людей не стало!»
Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour etre outchitel, не очень понимая значения этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; не редко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке, и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, - и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю:
Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила, и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей, и пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно, и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать, и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей, и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание.
Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чахарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась.
Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный Календарь, ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный Календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил, то бывало по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак, батюшка читал Придворный Календарь, изредко пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!.. Он у меня в роте был сержантом!.. Обоих российских орденов кава-лер!.. А давно ли мы…» Наконец батюшка швырнул календарь на диван, и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго.
Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?»
Да вот пошел семнадцатый годок, - отвечала матушка. - Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Гарасимовна, и когда еще…
«Добро, - прервал батюшка, - пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим, да лазить на голубятни».
Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку, и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что по мнению моему было верхом благополучия человеческого.
Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение. День отъезду моему был назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги.
Не забудь, Андрей Петрович, - сказала матушка - поклониться и от меня князю Б.; я-дескать надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями.
Что за вздор! - отвечал батюшка нахмурясь. - К какой стати стану я писать к князю Б.?
Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику Петруши.
Ну, а там что?
Да ведь начальник Петрушин - князь Б. Ведь Петруша записан в Семеновский полк.
Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда.
ГЛАВА I. СЕРЖАНТ ГВАРДИИ
Петр Гринев еще до рождения был записан в Семеновcкий полк сержантом. Он рос в деревне с родителями и был единственным ребенком в семье, так как его восемь братьев и сестер умерли в младенчестве. Воспитывал его бывший стремянной Савельич, который к двенадцати годам научил мальчика читать, писать и разбираться в Охотничьих собаках.
Затем отец нанял ему француза Бопре, который недолго оставался в доме и был выгнан за связь с дворовыми девушками. Когда юноше исполнилось шестнадцать, отец решил, что Петруше пришла пора послужить в армии, но не в Семеновcком полку в Петербурге — избалуется столичной жизнью, а в Оренбурге под началом его старинного друга, генерала Андрея Карловича Р.
Матушка, плача, снарядила сына в дальнюю дорогу, отец благословил, и Петр Андреевич выехал, сопровождаемый дядькой Савельичем.
В Симбирске, где они должны были купить нужные вещи, Гринев познакомился с гусарским ротмистром и тут же проиграл ему в бильярд сто рублей. Несмотря на упреки Савельича, долг был отдан, и они поехали дальше.
ГЛАВА II. ВОЖАТЫЙ
Петруша с дядькой уже приближались к месту назначения, когда в степи их застиг буран. Началась сильная метель, и они заблудились. Вдруг откуда-то появился незнакомый мужик, который показал им дорогу и вывел на постоялый двор. Там их вожатый повел с хозяином иносказательный разговор, из которого Гринев ничего не понял.
Проснувшись утром, он в благодарность за оказанную помощь отдал мужику свой заячий тулуп. Одежда оказалась маловата и на вожатом распоролась по швам, но бродяга все равно остался очень доволен этим подарком.
В Оренбурге Гринев явился к генералу Р., который направил его в Белогорскую крепость под начало капитана Миронова.
ГЛАВА III. КРЕПОСТЬ
Крепость находилась в сорока верстах от Оренбурга и представляла собой небольшую, окруженную бревенчатым забором деревушку с низкими избами, крытыми соломой, и пушкой у ворот.
Петруша сразу отправился к коменданту, того не оказалось дома, но его жена, Василиса Егоровна, сама определила вновь прибывшего на постой. На следующий день он познакомился со Швабриным, молодым офицером, который ему очень понравился. Они вместе пошли к коменданту. у комендантского дома они увидели человек двадцать стареньких инвалидов, выстроенных во фрунт, которыми командовал сам капитан Миронов в колпаке и халате.
Он пригласил молодых людей к себе в дом отобедать. Там-то Гринев и увидел впервые дочь коменданта, Машу, о которой Швабрин отзывался как о совершенной дурочке, и поэтому отнесся к ней с предубеждением, но вскоре изменил свое отношение.
ГЛАВА IV. ПОЕДИНОК
ГЛАВА IV. ПОЕДИНОК
Жизнь в крепости текла однообразно. Петр Андреевич был принят в доме коменданта как родной, Миронов и его жена ему очень нравились, а поближе познакомившись с Машей, он нашел в ней благоразумную и чувствительную девушку и влюбился в нее.
Однажды он написал ей стихи и показал их Швабрину, надеясь на похвалу, но офицер посмеялся над ними и отпустил в адрес Маши непристойное замечание. Это очень оскорбило Гринева, и он вызвал приятеля на дуэль. Комендант узнал об этом и запретил поединок. Маша же рассказала Петруше, что в свое время Швабрин сватался к ней, но она ему отказала. Наконец соперники улучили момент и поединок на шпагах состоялся.
Внезапно появившийся Савельич отвлек внимание Гринева, Швабрин воспользовался этим и ранил противника в грудь.
ГЛАВА V. ЛЮБОВЬ
За раненым ухаживали Маша и Василиса Егоровна. Видя отношение к себе девушки, Петруша понял, что она тоже любит его, сделал ей предложение и получил согласие. Он написал родителям письмо, прося их благословения на брак с Машей.
Но отец в благословении отказал, ругал сына за дуэль и грозился просить о его переводе в другую крепость. Гринев с Машей были очень расстроены, девушка плакала, но замуж без благословения выйти отказывалась. Петр Андреевич впал в мрачную задумчивость, никого не хотел видеть, однако любовь его разгоралась все сильней.
ГЛАВА VI. ПУГАЧЕВЩИНА
В начале октября 1773 года пришло письмо от генерала Р., в котором он предупреждал об опасности нападения на крепость казачьего войска под предводительством беглого донского казака Емельяна Пугачева, выдающего себя за покойного императора Петра Третьего, и просил принять надлежащие меры.
Комендант отдал офицерам распоряжения о караулах и ночных дозорах, велел вычистить единственную пушку и, главное. держать язык за зубами. Между тем сам он случайно проговорился жене. Войско Пугачева приближалось. ходило много слухов о его величине и силе.
Была взята крепость Нижнеозерная, расположенная неподалеку, и родители решили отправить Машу в Оренбург к крестной. Но уехать она не успела: утром крепость была окружена. Все жители собрались на валу.
ГЛАВА VII. ПРИСТУП
В рядах наступающих виден был Пугачев в красном кафтане, ехавший на белом коне. Комендант, благословив Машу и попрощавшись с Василисой Егоровной, отправил женщин домой, приказав жене надеть на дочь сарафан. чтобы в случае чего ее приняли за простую крестьянку.
Начался штурм. Бой был недолгим, наступающие намного превосходили количеством гарнизон. Ворвавшись в крепость, потребовали у капитана Миронова, раненного в голову, ключи, а Гринева. бросившегося к нему на помощь, связали. Пленных поволокли на площадь, где Пугачев должен был принимать от них присягу на верность.
Самозванец сидел в кресле на крыльце комендантского дома и вершил суд над захваченными в плен. Коменданта и поручика Ивана Игнатьевича, отказавшихся признать в нем Государя, повесили, очередь была за Гриневым. В этот момент он увидел среди мятежников Швабрина, остриженного в кружок и в казацком кафтане, который что-то сказал Пугачеву, после чего Петра Андреевича без дальнейших разбирательств дотащили к виселице.
Вдруг из толпы выбежал Савельич, который упросил Пугачева помиловать молодого человека. Когда жители деревни стали присягать самозванцу, раздался женский крик, и на крыльцо притащили Василису Егоровну, которая, увидев повешенного мужа, начала причитать. Один из казахов ударил ее саблей, и комендантша упала замертво.
ГЛАВА VIII. НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
Вечером Гринев пошел в комендантский дом и узнал, что возлюбленная жива. Ее спасла горничная Палаша, выдав за свою больную племянницу. Маша в горячке лежала за перегородкой на кровати Палаши и почти не приходила в себя. Петр Андреевич вернулся домой и очень удивился, когда Савельич заявил, будто Пугачев и есть тот мужик, который вывел их из бурана. чуть позже явившийся казак от имени великого Государя, передал требование явиться к нему.
Гринев застал Пугачева и его приближенных за ужином. Общались они все на равных, не оказывая никакого предпочтения предводителю. После ужина самозванец отослал всех, чтобы поговорить с Гриневым наедине. Молодой человек отвечал честно и прямо, не скрывая своих мыслей, и Пугачев решил отпустить его.
ГЛАВА IX. РАЗЛУКА
Пугачев наказывает Гриневу сообщить оренбургскому губернатору, что пугачевцы будут в городе через неделю. Сам Пугачев выезжает из Белогорской крепости, оставляя Швабрина комендантом. Савельич подает Пугачеву «реестр» разграбленного барского добра, Пугачев в «припадке великодушия» оставляет его без внимания и без наказания. Жалует Гриневу лошадь и шубу со своего плеча. Маша заболевает.
ГЛАВА X. ОСАДА ГОРОДА
ГЛАВА X. ОСАДА ГОРОДА
Гринев едет в Оренбург. По приезду он увидел, что город готовится к осаде. Военные решили придерживаться оборонительной тактики, недооценивая Пугачева, который вскоре подошел к Оренбургу и начал осаду. однажды после боя Гринев встретил казака, отставшего от своих, и узнал в нем урядника Белогорской крепости, который передал ему письмо от Маши. Она писала, что Швабрин принуждает ее выйти за него замуж, и просила помощи.
Петр Андреевич тут же отправился прямо к генералу и стал просить дать ему роту солдат да полсотни казаков, чтобы взять Белогорскую крепость. Генерал отказал, ссылаясь на дальность расстояния.
ГЛАВА X. ОСАДА ГОРОДА
Гринев едет в Оренбург. По приезду он увидел, что город готовится к осаде. Военные решили придерживаться оборонительной тактики, недооценивая Пугачева, который вскоре подошел к Оренбургу и начал осаду. однажды после боя Гринев встретил казака, отставшего от своих, и узнал в нем урядника Белогорской крепости, который передал ему письмо от Маши. Она писала, что Швабрин принуждает ее выйти за него замуж, и просила помощи.
Петр Андреевич тут же отправился прямо к генералу и стал просить дать ему роту солдат да полсотни казаков, чтобы взять Белогорскую крепость. Генерал отказал, ссылаясь на дальность расстояния.
ГЛАВА XI. МЯТЕЖНАЯ СЛОБОДА
Тогда Гpинев поехал в крепость с Савельичем.
По пути их взяли в плен мятежники и отвели Пугaчеву. Гринев сказал ему, что едет освобождать сироту, и поведал о Маше, назвав ее племянницей попадьи, и о Швабрине. Самозванец поверил, но Хлопуша решил пытать пленника огнем.
Жизнь молодого человека висела на волоске, но Гринев завел разговор. Он поблагодарил Пугачева за тулуп и лошадь, без которых он бы замерз, чем развеселил его сударя.. Они поужинали, а утром в кибитке вместе поехали в Белоroрскую крепость.
ГЛАВА XII. СИРОТА
Там их встретил Швабрин, который держал Машу взаперти на хлебе и воде. Пугачев освободил ее и хотел тут же обвенчать с Гриневым, как Швабрин сказал, что она дочь коменданта Миронова. Но самозванец простил молодым людям этот обман и даже велел выдать им пропуск по всем своим владениям.
ГЛАВА XIII. АРЕСТ
Вскоре под крепостью Татищевой войсками князя Голицына Пугачев был разбит, но смог сбежать. Он объявился в Сибири, где снова начал поднимать народ, взял Казань и пошел на Москву. Наконец пришло известие о его разгроме и поимке, и Гриневу дали отпуск, чтобы он мог съездить к родителям. Но в день, назначенный для выезда, пришел секретный приказ о его аресте.
ГЛАВА XIV. СУД
Петра Андреевича посадили в тележку и под конвоем привезли в Казань, где состоялся суд. Гринев чистосердечно рассказал обо всем, что касалось его знакомства с Пугачевым, а про Машу не упомянул, не желая впутывать ее в это дело. Против него свидетельствовал закованный в кандалы Швабрин. Он обвинял бывшего приятеля в шпионаже в пользу мятежников, но имя дочери капитана Миронова не прозвучало и в его показаниях.
Маша тем временем жила в имении родителей Гринева, которые ее очень полюбили. Однажды они получили письмо из Санкт-Петербурга от одного из родственников, который сообщил. что их сыну грозила виселица, но из уважения к заслугам отца будет отбывать наказание в Сибири. Это бесчестье едва не убило отца, а Маша, чувствуя себя виноватой, собралась и поехала в Петербург.
Двор императрицы находился в Царском Селе. Девушка остановилась в домике смотрителя. На другой день утром, гуляя в саду, она встретила очень приятную даму, которой все о себе рассказала. Дама согласилась передать императрице прошение за Гринева.
Вернувшись в домик смотрителя, Маша пила чай, как вдруг подъехала карета, и девушке было приказано прибыть к государыне. В Екатерине Второй она узнала даму, с которой говорила утром. Императрица отдала ей письмо с помилованием Гринева и обещала устроить их будущее. Маша упала к ее ногам. Государыня обласкала ее и отпустила. В тот же день капитанская дочка уехала в деревню.
Пугачева казнили. Гринев был освобожден от заключения в конце 1774 года, он присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул. Вскоре Петр Андреевич женился на Маше.
Капитанская дочка краткое содержание по главам
4.7 (94.91%) 161 votesУже во время Болдинской осени 1830 года А.С. Пушкин начал создавать прозаические произведения («Повести Белкина»), а также задумал историческую повесть о печально известной крестьянской войне под руководством Пугачёва. Главный герой повести, от чьего имени ведётся рассказ – помещик Пётр Гринёв, сумевший не поддаться соблазну перейти на сторону бунтовщиков.
В 1772 году 16-летний Пётр Гринёв дворянского происхождения отбывает из отчего дома со своим слугой Савельичем для прохождения военной службы в Оренбурге. Из-за ненастной погоды герои сбиваются с пути, но им помогает бродяга. В благодарность Гринёв жалует ему тулуп из зайчьих шкурок.
Далее Гринёв служит в Белгородской крепости под началом капитана Миронова и влюбляется в его дочку Марью. Родители противятся браку ещё совсем юного Пети. В 1773 году вспыхивает Пугачёвское восстание. Шайка крестьян захватывает крепость, и родители Марьи погибают. Гринёва хотят казнить, но Пугачёв узнаёт в нём юношу, который год назад подарил ему тулуп. Он оказывается тем самым бродягой. За доброе отношение разбойник отпускает Петра из-под стражи.
Но беда всё ещё грозит оставшейся сиротой Марье. Она пленница в собственном доме, и на ней против её воли желает жениться предатель Швабрин. Гринёв решается обратиться к лидеру восставших крестьян лично, и тот помогает ему выручить девушку из рук негодяя.
Бои продолжаются. Несмотря на отчаянное сопротивление, армия одерживает над восставшими победу, Пугачёва бросают в тюрьму. Гринёва тоже арестовывают из-за доноса Швабрина, завистливого поклонника Марьи Мироновой. Героя обвиняют в «дружбе» с Пугачёвым, ему грозит ссылка. Капитанская дочка Марья спешит выручить любимого из беды. Она просит за него у императрицы. Гринёва отпускают, а Пугачёва публично казнят.
Мы узнаём о детстве-отрочестве Петра Гринёва. Записали его в Семёновкий полк ещё до рождения (была такая традиция во времена гвардейского засилья). Детские и отроческие годы прошли весело – ибо некий Бопре, учитель французского языка, оказался большим любителем женщин и спиртного. И однажды, когда француз повеселился с женщинами и спокойно спал после попойки, Петруша Гринёв удумал превратить географическую карту в воздушного змея. Разгневанный глава семейства надрал уши сыну, затем выгнал непутёвого воспитателя с глаз долой.
Когда Петруше исполнилось шестнадцать лет, Андрей Петрович решил, что пора бы сыну и послужить. Недоросль надеялся попасть в Петербург, от души повеселиться – но нет, нужно было отправляться в далёкую Оренбургскую губернию. Суровый папаша твёрдо решил, что сын должен по-настоящему служить в армии, а не болтаться без дела и участвовать в придворных интригах.
Вместе со слугой Савельичем недоросль отправился в далёкий путь. В трактире города Симбирска Петруша Гринёв впервые встретил ротмистра Зурина. Хитрый служака без труда уговорил неопытного юнца и в бильярд поиграть, и очень крепко напиться. Юнец проиграл сто рублей, и вдобавок заработал ужасное утреннее похмелье. По требованию Петруши Савельич отдал те самые сто рублей Зурину.
Непростая была дорога к Оренбургу. Из-за бурана путники застряли в степи. К счастью, незнакомый казак помог добраться до постоялого двора. По пути Пётр Гринёв увидел ужасный сон, оказавшийся вещим. Но это выяснилось позже.
На постоялом дворе завязался разговор с вожатым. В благодарность за услугу юный барин решил отдать таинственному казаку заячий тулуп. Казак был очень доволен.
И вскоре Гринёв наконец-то приезжает в Оренбург. Старый генерал, прочтя письмо давнего товарища Андрея Петровича, отправляет недоросля в Белогорскую крепость – под начальство капитана Миронова.
Юный сержант гвардии думал о том, что приедет в крепость со рвом, мощными стенами, и суровым комендантом. Всё оказалось совсем не так: крепость была деревней, вокруг неё был частокол. Да и комендант оказался не таким уж и суровым.
Гринёв познакомился и с самим комендантом, и с его женой и дочерью. Также юноша познакомился с молодым офицером. Оказалось, что это отчаянный дуэлянт Алексей Иванович Швабрин, выгнанный из гвардии за убийство противника на дуэли. Поначалу приятное знакомство очень скоро обернулось для Петруши ужасными неприятностями.
Постепенно молодой служака подружился с Машей, дочерью капитана Миронова. Дружба переросла в любовь, и скоро сержант гвардии узнал о Швабрине много неприглядной правды.
Написав мадригал, Гринёв решил поговорить со Швабриным. Отчаянный забияка раскритиковал стихи, и сказал несколько нехороших слов о Маше Мироновой. Конечно, Петруша разозлился.
Когда же выяснилось, что Алексей Иванович сватался к капитанской дочке, но получил отказ, Гринёв понял, что его соперник – бретёр и клеветник. Дуэль стала неизбежной. Соперники сразились на шпагах. Дуэль закончилась тяжёлым ранением Петруши.
После пяти дней беспамятства Гринёв приходит в себя. Оказалось, что его любовь к капитанской дочери не осталась без ответа. Казалось бы, ничто не могло помешать свадьбе – всего-то навсего нужно было одобрение Андрея Петровича. Увы, пришло неприятное письмо: папаша крепко ругал сына за дуэль, не дал согласия на брак и решил, что сорванца надо перевести в другое место.
Столь неприятный сюрприз ужасно огорчил обоих влюблённых. Поняв, что свадьба расстроилась, Гринёв попросту пал духом. Трудно сказать, как всё кончилось бы, но нежданно-негаданно сработала знаменитая поговорка «не было бы счастья, да несчастье помогло». Что за несчастье? Пугачёвщина!
Узнав о том, что во главе мятежа яицких казаков встал Емельян Пугачёв, называющий себя императором Петром Третьим, комендант Белогорской крепости был не на шутку встревожен. Начались разговоры о самозванце, и стало ясно, что этот враг очень опасен.
Удалось поймать башкирца с подозрительными бумагами. Оказалось, что Пугачёв готов идти на Белогорскую крепость и требует, дабы гарнизон по-хорошему сдался. В случае сопротивления – смертная казнь.
Дела плохи: Нижнеозёрная фортеция захвачена, Пугачёв всего в двадцати пяти верстах от Белогорской крепости. Капитан Миронов отправил свою дочь в Оренбург.
Маша не смогла уехать: крепость окружили. Вскоре завязалась стычка, закончилась она предсказуемо: Пугачёв захватил крепость. Злодей был недоволен – почему комендант пошёл против «законного государя»? Ответ капитана Миронова был прям: Пугачёв – вор и самозванец, недостойный императорского титула. Капитан был повешен.
Тут-то и сказался вещий сон Гринёва: его вздумали повесить. Швабрин, уже перешедший на сторону самозванца, предвкушал смерть недруга. К счастью, Савельич спас Петрушу от виселицы.
Получив присягу от жителей деревни, Пугачёв готовился к отъезду. Жена капитана Миронова, увидев своего мужа в петле, разгневалась: убийцей оказался беглый каторжник. По приказу самозванца капитаншу убили.
Гринёв тревожится: капитанская дочка могла попасть в руки к ужасному самозванцу! Поспешил юноша к попадье, выяснилось, что, к счастью, Маша жива, и всё обошлось. Успокоившись, Петруша вернулся в дом коменданта. Савельич поведал о причине нежданного благодушия самозванца: оказывается, тот пьяница, коему Гринёв отдал заячий тулуп, не кто иной, как Пугачёв!
Вскоре молодому гвардейцу пришлось идти к грозному самозванцу. Непростая получалась ситуация: впрямую назвать Пугачёва мошенником – подписать себе смертный приговор, присягнуть – предать Родину. К счастью, удалось договориться по-хорошему.
Пугачёв надумал идти на Оренбург. Комендантом стал Швабрин, и Гринёв не на шутку тревожился – что будет с Машей? Правда, чуть позже тревожные мысли о возлюбленной сменились иной тревогой.
Архип Савельич подал Пугачёву реестр украденных вещей, среди коих упоминался и пресловутый заячий тулуп. Самозванец так осерчал, что, казалось, Савельичу придёт конец. К счастью, всё обошлось.
Прибыл гвардии сержант в Оренбург, рассказал о печальной судьбе капитана Миронова и его жены, об опасностях, грозящих Маше Мироновой, а также о планах Пугачёва.
Начальство города решило обороняться. Напрасно – артиллерия оказалась бесполезна против конницы мятежников, а осада Оренбурга грозила его жителям голодной смертью.
Чуть позже Пётр встретил казака и получил письмо от Маши Мироновой. Оказалось, что Швабрин хочет взять её в жёны. Не колеблясь, гвардеец отправляется в мятежную крепость – выручать возлюбленную.
После серьёзных приключений Пётр с Савельичем попали в крепость, где хозяйничал Пугачёв. Попав к фальшивому государю, Гринёв поведал о том, что Швабрин обижает девушку-сироту.
На следующий день молодой вояка и самозванец отправились в Белогорскую крепость. По пути завязалась интересная беседа.
Пугачёв помогает Петру Гринёву вызволить капитанскую дочку из рук коварного обманщика Швабрина. Влюблённая пара отправляется в путешествие. Правда, молодому гвардейцу грозят неприятности, ибо он заподозрен в дружбе с Пугачёвым.
Нежданно-негаданно Петруша сталкивается с Зуриным, тем самым партнёром по бильярду. Поговорили они, и Зурин дал хороший совет: пусть капитанская дочь отправится к родителям Гринёва, а сам он поучаствует в охоте на самозванца. Совет пригодился.
Правда, Пугачёв оказался на редкость изворотливым, однако вскоре пришёл конец ужасной войне. Казалось бы, теперь ничто не мешает свадьбе, так нет же, стряслась новая беда. На сей раз герой попал под суд.
Что и говорить, влип молодой гвардеец по-крупному. И вскоре оказалось, что доносчиком оказался неисправимый подлец Швабрин. Гринёву угрожала ссылка в Сибирь, как расплата за дружбу с самозванцем. Маша Миронова отправилась в Петербург, чтобы поговорить с императрицей. Сначала была встреча с дамой, серьёзный разговор и обещание сохранить эту встречу в секрете.
Затем оказалось, что таинственной дамой была сама императрица. Петра Гринёва оправдали.
– Был бы гвардии он завтра ж капитан.
– Того не надобно; пусть в армии послужит.
– Изрядно сказано! пускай его потужит…
………………………………………………………
Да кто его отец?
Отец мой, Андрей Петрович Гринев, в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17… году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.
Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если б паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук. В то время воспитывались мы не по-нонешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Савельичу. «Слава богу, – ворчал он про себя, – кажется, дитя умыт, причесан, накормлен. Куда как нужно тратить лишние деньги и нанимать мусье, как будто и своих людей не стало!»
Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour être outchitel, не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; нередко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, то есть (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, – и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю.
Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание.
Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась.
Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил, то, бывало, по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!.. Он у меня в роте был сержантом!.. Обоих российских орденов кавалер!.. А давно ли мы…» Наконец батюшка швырнул календарь на диван и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго.
Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?»
– Да вот пошел семнадцатый годок, – отвечала матушка. – Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Герасимовна, и когда еще…
«Добро, – прервал батюшка, – пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни».
Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого.
Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение. День отъезду моему был назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги.
– Не забудь, Андрей Петрович, – сказала матушка, – поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями.
– Что за вздор! – отвечал батюшка нахмурясь. – К какой стати стану я писать к князю Б.?
– Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику Петруши.
– Ну, а там что?
– Да ведь начальник Петрушин – князь Б. Ведь Петруша записан в Семеновский полк.
– Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда.
Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою на стол и начал свое письмо.
Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? Я не сводил глаз с пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством».
Итак, все мои блестящие надежды рушились! Вместо веселой петербургской жизни ожидала меня скука в стороне глухой и отдаленной. Служба, о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастьем. Но спорить было нечего! На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в нее чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду». Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий тулуп, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорогу, обливаясь слезами.
