Первая мировая война была «самой большой катастрофой» XX века. То. что начиналось с большой эйфории жарким летом 1914 года, закончилось в 1945 г. на костре истории. Ретроспективно Первая мировая война была только увертюрой ко Второй мировой. Вопрос о вине за неудачу стал незаживающей раной для целого поколения. На кого возложена ответственность за разжигание войны?
28 июня 1914 года эрцгерцог Франц Фердинанд с супругой
на поезде прибывает в Сараево
28 июня 1914 года, в прекрасный летний день, был намечен визит австрийского престолонаследника Франца Фердинанда в боснийскую столицу Сараево. Населению был отдан приказ стать вдоль улиц и приветствовать будущего императора Австро-Венгрии возгласами ликования. Однако многим боснийцам было не до восторгов. В 1908 г. Австро-Венгрия аннексировала их страну, и теперь здесь господствовал жесткий оккупационный режим. Молодые боснийские сербы жили в бедности и не видели никаких перспектив. Они мечтали о создании велико-сербского государства, и не желали быть частью многонациональной империи, где доминировали немцы и венгры. Для них Франц Фердинанд был не гостем, для них он был врагом. Шестеро молодых боснийцев твердо решили нанести тяжелый удар по ненавистному государству, в котором им приходилось жить, убив престолонаследника.
Сербская секретная служба снабдила их четырьмя револьверами и шестью бомбами, и теперь они, расставив посты по известному всем маршруту через центральную часть города, ждали. Естественно, официальные службы учитывали возможность покушения, тем не менее предпринятые меры безопасности были на удивление небрежны. На вокзале Франц Фердинанд сел в открытый автомобиль и направился к ратуше - навстречу покушавшимся. Уже спустя несколько мгновений первому из них удалось бросить в автомобиль бомбу. Франц Фердинанд инстинктивно поднял руку, взрывное устройство отлетело рикошетом и упало на открытый складной верх, а оттуда на дорогу, где и взорвалось. Престолонаследник был на шаг от смерти и отделался одним испугом. Шофер сразу дал полный газ и помчался к ратуше. Здесь, как было запланировано, состоялся прием у губернатора Боснии и Герцеговины генерала Оскара Потиорека.
Однако дальнейшая программа визита вследствие драматических событий была изменена. Францу Фердинанду уже не хотелось осматривать достопримечательности. Вместо этого он решил посетить раненного бомбой подполковника Эрика фон Мерицци в местной больнице. Кортеж автомобилей двинулся с места, но шофера Франца Фердинанда не предупредили об изменении программы. На одном из перекрестков он свернул не на ту улицу, и ехавший рядом с ним Потиорек объяснил водителю его ошибку. Тот сразу остановил машину и дал задний ход.
Таврило Принцип уже несколько часов стоял в толпе с револьвером и ожидал кортеж престолонаследника. Он занял не очень удачную позицию и понимал, что едва ли сможет выстрелить по движущемуся автомобилю. Но в эту минуту престолонаследник находился прямо перед ним. Это был его шанс: он подбежал к автомобилю и выстрелил несколько раз. Одна пуля попала в нижнюю часть живота супруге Франца Фердинанда, которая, умирая, упала мужу на колени. Смертельно раненный вторым выстрелом, принц воскликнул: «София! София! Не умирай! Живи ради наших детей!» и упал как подкошенный. Четверть часа спустя престолонаследник умер.
Убийство в Сараево вызвало волну возмущения в Европе. Пусть люди думают об Австро-Венгрии, что хотят, но немыслимо допускать подобных кровавых злодеяний, достойных осуждения. К счастью, покушавшихся удалось схватить и над виновными можно было незамедлительно устроить процесс. В эти летние дни 1914 г. у великих держав были собственные заботы: Великобритания находилась на грани гражданской войны в Ирландии, во Франции бушевали внутриполитические аферы и скандалы. Тем не менее в Вене были настроены не ограничиваться процессом над молодыми людьми, которым было от 19 до 23 лет. Едва ли эти парни действовали в одиночку! Еще не имея каких-либо доказательств, вся Вена была убеждена втом, что за этим стоит Сербия. В правящих кругах австро-венгерской монархии еще до убийства престолонаследника созрело политическое решение покончить с бесконечными спорами с Сербией при помощи силы. В Балканских войнах 1912-1913 гг. Белграду удалось существенно расширить свои территории, после чего было громогласно провозглашено основание Великой Сербии. Для Австро-Венгрии как многонационального государства велико-сербская пропаганда представляла опасность: в империи проживало около 10 % так называемых южных славян - хорватов, сербов и словенцев. Если бы Сербия объединила их в одно государство, остальные меньшинства тоже заговорили бы о создании своих государств, и тогда монархия Габсбургов развалилась бы. Поэтому было решено препятствовать с самого начала! Разгорающийся костер сербского национализма следовало погасить, прежде чем запылает весь дом.
Правда, за маленькой Сербией стояла большая и могучая Россия. Царь Николай II в духе панславянской пропаганды считал себя защитником маленького братского народа, поэтому австро-венгерский император Франц Йозеф I не мог рассматривать сербскую проблему изолированно. Нападение на маленькую страну вероятнее всего спровоцирует войну с Россией - очень серьезным противником. Но у Вены тоже были сильные партнеры по союзу, такие как Германский рейх - сильнейшая континентальная держава и вторая по величине морская держава.
В начале июля Франц Йозеф I отправил в Берлин дипломата, чтобы прозондировать позицию Германии в случае конфликта на Балканах. Берлин дал «зеленый свет»: как пояснил рейхсканцлер Бетман-Гольвег, все зависит «от Австро-Венгрии, оценить, что должно происходить, чтобы выяснить отношения с Сербией». Вена может «при этом - какое бы решение ни было принято, быть твердо уверенной, что за ней стоит Германия как союзник и друг монархии». Далее он подчеркнул, что немедленное выступление Австро-Венгрии против Сербии будет лучшим решением, к тому же международное положение для такого шага в данный момент представляется более благоприятным. Это был карт-бланш, часто цитируемый, которым Берлин натравливал союзника, стремившегося к локальной войне.
Нам придется вечно плестись за этим слабым государством и прилагать нашу молодую силу для затягивания его распадаКурт Рицлер, секретарь рейхсканцлера бетнана-Гольвега, об Австро-Венгрии,
23 июля 1914 года
Вечером 23 июля австрийский посланник в Белграде вручил демарш сербскому правительству, в котором содержалась настоятельная просьба исключить из всех сфер общественной жизни пропаганду против монархии Габсбургов. Основными были пункты 5 и 6: Сербия должна была допустить правительственные органы Австро-Венгрии к участию «в подавлении подрывных движений, направленных против территориальной целостности монархии», а также в судебном следствии по делу о покушении. Эти пункты делали ультиматум неприемлемым, поскольку требовали частичного отказа Сербии от государственного суверенитета.
Йозеф Редлих, член австрийского правящего дома, узнав об ультиматуме, восторженно записал в своем дневнике: «Значит, мы еще способны хотеть! Мы хотим, и не можем позволить себе быть слабыми, лучше быстрая смерть! Итак, сегодня настал великий день: будем надеяться, он приведет к оздоровлению Австрии».
В столицах Европы волнения, связанные с убийством в Сараево, давно улеглись; настали будни. Поэтому известие об австро-венгерском ультиматуме Сербии произвело эффект разорвавшейся бомбы. Русский министр иностранных дел Сазонов был вне себя: «С"еЯ 1а диегге еигорёеп-пе!"» - взволнованно воскликнул он.
1 Это война в Европе! {франц.) - Здесь и далее прим. пер.
Сербский вопрос можно уладить, проявив немного доброй воли. Но с таким же успехом он может выйти из-под контроля". У Сербии много горячих сторонников среди русских. И Россия имеет союзника, Францию. Могут возникнуть непредсказуемые осложнения!Президент Франции Пуанкаре 21 июля 1914 года в Санкт-Петербурге
австро-венгерскому посланнику графу Сапари
Британский министр иностранных дел Грей заявил, что это самый ужасный документ, который когда-либо направлялся независимому государству. Европа всполошилась. Каждый понимал, что близится война.
Сербское правительство в высшей степени искусно ответило на ультиматум. Оно пообещало безоговорочно выполнить все требования, однако отклонило требование австрийских властей участвовать в расследовании покушения. В ответ на это Вена разорвала дипломатические отношения, привела в боевую готовность войска и 28 июля 1914 года объявила Сербии войну. Днем позже австрийская артиллерия обстреляла Белград. Предвидя подобное, сербское правительство еще 25 июля покинуло расположенную на незащищенном месте столицу и отдало приказ о начале мобилизации.
Война против Сербии, которую с такой легкостью рекомендовала немецкая сторона, началась. Разумеется, рейхсканцлер Германии Бетман-Гольвег беспрестанно повторял,что мир стоит перед свершившимся фактом и нужно срочно оккупировать Сербию. Правда, к «fait accompli 1 » армия Австро-Венгрии была не готова. Из-за затянувшейся мобилизации она смогла начать наступление лишь 12 августа. Тем временем все попытки британцев урегулировать угрожающий конфликт на международной конференции провалились. Шансы остановить большую войну таяли с каждым днем.
Свершившийся факт (франц.)
Поэтому, чтобы остановить всеобщую катастрофу или хотя бы представить Россию в невыгодном свете, мы должны немедленно высказать пожелание, чтобы Вена начала переговоры [с Санкт-Петербургом].
Мы должны посадить Австрию в лужу, самым пошлым и дьявольским образом, но чисто по-английски!Кайзер Вильгельм II об угрозах Англии вступить в войну, 29 июля 1914 года
В межвоенный период и в первые годы после Второй мировой войны уважаемые историки высказывали предположение, что великие державы просто «вляпались» в войну. В эпоху соперничества военных блоков, экстремистского национализма и стремления утвердить престиж государства покушение в Сараево использовали в качестве козыря в рискованной политике, которая должна была поспособствовать в укреплении внешнеполитических позиций. Но каким-то образом «был утерян курс» - как уже в конце июля 1914 г. признал Бетман-Гольвег. Никто не планировал войны заранее, и тем более немцы, у которых не было даже цели в войне: они всего-навсего хотели утвердиться перед постоянно увеличивающимся количеством противников.
В 1959 г. гамбургский историк Фриц Фишер впервые публично выступил с сенсационными заявлениями. Он резко оспорил утверждение, что правительства «вляпались» в войну.
Напротив, вину за катастрофу следует возлагать на Германию, потому что Берлин самое позднее с декабря 1912 г. целенаправленно стремился развязать войну летом 1914 г., чтобы добиться гегемонии в Европе. Ключевым в его теории был кайзеровский «военный совет», состоявшийся 8 декабря 1912 года, на котором якобы было принято решение о начале войны летом 1914 г. Вильгельм II, опасаясь втягивания империи в Балканские войны, собрал высшее военное руководство. Начальник Генерального штаба Мольтке заявил: «Я считаю войну неизбежной, и чем скорее |она начнется], тем лучше». Однако командующий ВМФ Тирпиц отметил, что флот еще не готов и лучше будет начать великую битву через полтора года - летом 1914 года!
«С нами Бог» - такой фразой сопроводили кайзер Вильгельм II и рейхсканцлер Бетман-Гольвег указ о мобилизации
От преувеличенно острых выводов Фишера осталось немного: едва ли сегодня есть сторонники теории о том, что решение имперского руководства в конце 1912 г. начать войну летом 1914 г. является следствием наступательного, агрессивного империализма, как утверждал Фишер. Как бы ни критиковали его за эти тезисы и насколько бы они - в большей мере, - сегодня не казались несостоятельными, его исследование позволило окончательно пересмотреть представления о возникновении войны, сформировавшиеся в межвоенный период.
Эта война перерастет в мировую войну, и Англия тоже вмешается в нее. Немногие могут представить масштаб, продолжительность и последствия этой войны. Как все это закончится, сегодня не догадывается никто.Хельнут фон Мольтке, 31 толя 1914 года
Таким образом, сегодня можно говорить о том, что вина за развязывание войны лежит на Двойственном союзе, но и с Антанты не стоит снимать ответственности, а особенно с России в Тройственном союзе. Кроме того, следует разделять события июльского кризиса, который привел к возникновению войны, и долгосрочные причины, такие как высшая стадия империализма или внешнеполитические изменения на рубеже 1900 г.
Что касается последнего, в новейших исследованиях немаловажная роль отводится Великобритании.
Если не бояться того, что мы своей подготовкой вызовем войну, то будет лучше, если мы тщательно займемся такой подготовкой, вместо того чтобы, боясь дать повод к войне, неподготовленными будем застигнуты врасплох.Русский министр иностранных дел -Сазонов царю Николаю II,
30 июля 1914 года
Другие историки усматривают причины рискованной немецкой политики в сильной внутриполитической напряженности. Аграрная и аристократическая господствующие элиты якобы не смогли приспособиться к новым социально-политическим условиям, поэтому они использовали последний шанс - попытались путем военной экспансии воспрепятствовать потере своего привилегированного положения.
Среди правителей и государственных деятелей, как видно теперь, ни один не хотел войныДэвнд Ллойд Джордж, 1933 г
Вне спора специалистов напрашивается объяснение, что серьезные внутриполитические проблемы Германии Вильгельма II косвенно могли повлиять на решения имперского руководства и на его рискованную политику. Достаточно вспомнить безграничное влияние прессы. Однако к конкретным действиям в июле 1914 г. - и в конечном счете это стало решающим фактором в начале войны, - рейхсканцлера Бетмана-Гольвега побудило фаталистическое восприятие внешнеполитической ситуации. Так, в июне 1914 г. Государственная Дума приняла решение увеличить царскую армию до 1 800 ООО человек - это почти вдвое больше немецкой. Тогда же немцы узнали о тайных переговорах между Лондоном и Санкт-Петербургом о создании военного союза. Бетман-Гольвег же видел Великобританию как нейтрального посредника между фронтами. Лондон занял четкую позицию: в будущем он откажется от попыток удерживать горячие головы во Франции и в России от наступательных действий против Германии. Немецкие военачальники предсказывали, что к 1916-1917 гг., когда закончится перевооружение русской армии, Германия окажется зажатой в тиски с востока и запада. Итак, лозунг звучал так: война лучше сейчас, ибо позже перевес противника станет еще больше. Конечно, столь пессимистичная оценка ситуации имела мало общего с действительностью. Однако в те дни в Берлине трезво мыслить уже были не в состоянии. Как сказал прусский военный министр Эрих фон Фалькенхайн 4 августа 1914 года: «Даже если мы при этом погибнем - это было прекрасно!»
Доступно в форматах: EPUB | PDF | FB2
Страниц: 680
Год издания: 2017
Язык: Русский
В этом знаменитом анализе дискуссионной политики военных целей кайзеровской Германии гамбургский историк впервые поставил круг вопросов, которые, как показывает Фишер, занимали центральное место в германской политике в ходе Первой мировой войны. Выводы Фишера, оказавшие значительное воздействие на исследования, историографию и общественность, основаны на до сих пор не изучавшихся документах.
Елена, Севастополь
, 04.11.2017
Увлекаюсь тайм-менеджментом и вообще управлением своими ресурсами. Долго искала сайт, на котором можно быстро и легко скачать все нужные мне книги, в том числе и новинки. Случайно набрела на этот сайт и влюбилась! Есть все, что нужно для расширения познаний в этой теме. О многих книгах раньше даже и не слышала. Однозначно рекомендую!
Всеволод, Ижевск
, 16.09.2017
Тружусь в образовательной сфере, часто приходится качать методические исследования для работы. Приходилось иметь дело со многими сайтами, нередко случались сбои в получении текстов: приходили фрагменты, книги долго закачивались или совсем не загружались. Приходилось тратить много времени и оставался неприятный осадок от работы ресурсов. На данном сайте скачивание не составило труда: после смс-подтверждения "Рывок к мировому господству. Политика военных целей кайзеровской Германии в 1914-1918 гг." оказалась в моем компьютере (совершенно бесплатно). Благодарю разработчиков сайта. Предполагаю продолжить сотрудничество.
|
|
|
|
1. Какой формат книги выбрать: PDF, EPUB или FB2?
Тут все зависит от ваших личных предпочтений. На сегодняшний день, каждый из этих типов книг можно открыть как
на компьютере, так и на смартфоне или планшете. Все скачанные с нашего сайта книги будут одинаково открываться
и выглядеть в любом из этих форматов. Если не знаете что выбрать, то для чтения на компьютере выбирайте PDF,
а для смартфона - EPUB.
3. В какой программе открыть файл PDF?
Для открытия файла PDF Вы можете воспользоваться бесплатной программой Acrobat Reader. Она доступна для скачивания на сайте adobe.com
Карл Каутский (помощник статс-секретаря германского министерства иностранных дел после Ноябрьской революции 1918): «империалистические противоречия, стремление к территориальной экспансии европейских государств составили важные предпосылки войны. Нам необходимо выяснить, какие социально-политические институты привели к развязыванию войны». В них Каутский видел политическую систему Германии того времени, которая привела к власти людей бездарных и карьеристов. Мнение Каутского немецким обществом было отвергнуто, а война изображалась как заговор европейских держав против Германии. Вроде как немцам всегда угрожали вследствие их срединного положения, а тут, в связи с подъемом молодого немецкого государства на нее вообще наехали! Немецкий историк Онкен: войну вызвали державы Антанты, а одной из ее причин стало стремление Франции к реваншу и установлению ее границ с Германией по Рейну. Да, надо согласиться, французы этого желали. Россия же, по Онкену, не была враждебна по отношению к Германии, а враждебна к Австро-Венгрии. Но поведение России во время июльского кризиса спровоцировало Германию.
В нацистское время немецких историков предыстория I МВ не интересовала. Оживление этой темы происходит лишь в 60х годах. Здесь огромную роль сыграл Фриц Фишер («Рывок к мировому господству» и др.). Он показал, что, добиваясь мирового признания, Германия долгое время подготавливала войну и развязала ее в 1914. Фишер не остановился на дипломатической истории и пытался установить экономические основы и политическую подоплеку экспансионизма. Фишер использовал и понятие империализма: «Экономический империализм был свойственен всем индустриальным странам того времени». Особенностью германского империализма Фишер считал то, что он вышел уже на поделенное мировое пространство, отсюда его агрессивность. Второе: стремление ослабить остроту социального вопроса внешней политикой.
Вильгельм Моммзен («Европейский империализм»). Тоже пользовался термином «империализм», который, видимо никогда не выходил из германской историографии. Значит, сохранялась и устойчивая концепция империализма. В других странах ситуация была иной. Так, английские обществоведы со временем отказались от понятия империализма, но в 90х годах вернулась к нему.
Термин «империализм» появился в 60-70е годы в Англии («средневикторианский империализм»). Он был тесно связан с идеей империалистической федерации. Но со временем, этот термин стал тесно увязываться с борьбой финансовых олигархов. Гобсон – «Империализм» (1902г.). Он показал новое явление – экспансионистскую политику за рынки сбыта и источники сырья, с чем и связывал империализм. Гобсон вскрыл и экономическую и политическую подоплеку империализма. Т.е. Гобсон трактовал его как политику захватов, стремление к аннексии. Это одна традиция. Другая традиция – Рудольф Гильфердинт – «Финансовый капитал». Используя эту работу, Ленин разработал теорию империализма, под которым он понимал фазу развития капитализма.
Т.о. возникает две трактовки понятия «империализм». После этого в социал-демократической партии (Германии, Польши и др.) развернулись дискуссии по поводу указанного понятия. В итоге теоретики разделились. Так, в СДПГ теоретик Кунов под империализмом понимал фазу капитализма. Ему возражал Каутский: нельзя все новые явления капитализма называть империализмом, это прежде всего политика захватов. Ленин – «Империализм как новейший этап капитализма. Популярный очерк» (1919г.). Но в советских партийных школах отбросили дополнение к названию и стали считать труд последним словом обществоведения, а Каутского предали анафеме.
Эрих Хобсбаум (английский историк и социолог) указывает, что незадолго до XX века на Западе возник ряд новых факторов, которые необходимо учитывать:
1. изменение в структуре капитализма (подъем монополий и финансового капитала);
2. изменение во внутренней экономической и социальной политике государства (отход от классового либерализма);
3. раздел мира;
5. реформизм в рабочем движении.
Хобсбаум не употреблял термин «империализм», его он заменял «веком империй». Хальгартен и Момзен называют время появления этих факторов (1870-1914) классическим империализмом.
Но то был как раз классический империализм с его политикой захватов. Что же он предоставляет сегодня? Современные исследователи разделяют непосредственное подчинение территорий и формальное – например, в ходе экономической зависимости какой либо страны от другой.
Юлия Дунаева
Дунаева Юлия Вячеславовна – научный сотрудник отдела истории ИНИОН РАН, кандидат исторических наук.
В 1961 г. немецкий историк Фриц Фишер издал 800-страничную книгу «Рывок к мировому господству», в которой на основе документальных источников показал наступательные цели Германии в Первой мировой войне. Выводы, сделанные ученым, вызвали бурную реакцию в ФРГ. По резонансу в немецком обществе с ней не сравнится ни одна другая историческая дискуссия 1980–1990-х годов. Исследование Фишера стало классикой международной историографии и породило серьезную полемику в науке, продолжающуюся по сей день.
В 1961 г. немецкий историк Фриц Фишер издал 800-страничную книгу «Рывок к мировому господству» (Griff nach der Weltmacht ), в которой на основе многочисленных незадолго до этого открытых документальных источников показал, что Германия преследовала наступательные цели в Первой мировой войне. Вдобавок историк провел мысль об определенной политической преемственности кайзеровской, фашистской и послевоенной Германии. В ФРГ его выводы вызвали бурную реакцию со стороны как профессиональных историков, так и широкой публики. Аргументированное авторское мнение шло вразрез с устоявшимися в немецкой историографии интерпретациями. Распространению взглядов Ф. Фишера и его известности помогли в первую очередь СМИ. Исследование немецкого историка вызвало интерес зарубежных коллег и серьезную полемику в науке. Несмотря на неоднозначные оценки, эта работа в итоге стала классикой международной историографии.
В преддверии 100-летия начала Первой мировой войны журнал «Journal of contemporary history» посвятил целый номер обсуждению места и роли книги Ф.Фишера в изучении этой темы. Во вступлении А. Момбауэр (старший преподаватель истории, Открытый университет, Великобритания) отмечает, что концепция историка и разразившаяся вокруг нее дискуссия по-прежнему вызывают интерес. Это прекрасный пример того, как исторические исследования взаимосвязаны с политической и научной обстановкой. Понять полемику вокруг книги Фишера можно только с учетом политического и культурного фона и положения дел в исторической науке. Это хороший пример, показывающий возможности и ограничения исторического анализа, а также требований, предъявляемых к истории (1).
С. Петцольд (университет Лидса, Великобритания) рассматривает становление идеологических и исторических взглядов Ф. Фишера (3). Фриц Фишер родился в 1908 г. в маленьком городке на юге Германии, где его отец был государственным служащим среднего звена. В университете Фишер изучал протестантскую теологию и историю; тогда же он вступил в христианскую студенческую корпорацию.
На формирование мировоззрения историка повлияло его происхождение. Выходец из нижнего слоя нового среднего класса, он был далек от образованных представителей элиты и от национально-консервативных историков. В университетах Веймарской республики еще сильны были позиции так называемых мандаринов - интеллектуальных аристократов, прославлявших кайзеровскую Германию. Студенту Ф. Фишеру были ближе национально-революционные, социал-демократические или национал-социалистические идеи. Ф. Фишер разделял «нацистскую идеологию потому, что это была возможность дистанцироваться от буржуазно-национально-консервативных историков, доминировавших в университетской среде в начале и середине 1930-х годов» (3, с. 273).
В 1933 г. Ф. Фишер вступает в отряд штурмовиков, впоследствии работает политическим инструктором в местном подразделении партии. К 1935 г., полагает С. Петцольд, его взгляды определились. Один из его учителей, профессор Берлинского университета Г. Онкен, был уволен после вмешательства историка-фашиста B. Франка. Ф. Фишер хоть и испытывал чувство лояльности к своему учителю, но не пожалел о его увольнении и выступил с критикой устаревших либерально-консервативных взглядов профессора, следуя линии критики, проводимой В. Франком. В январе 1938 г. Ф. Фишер становится членом НСДАП. В эти годы меняются его научные интересы, изучение теологии становится все более сложным из-за политической ситуации и общей атмосферы в университете, и он переходит на философский факультет. Лекции нацистского историка К. Плейера, которые Ф. Фишер посещал, стимулировали его интерес к истории. В то же время нацисты проводили реформу исторической науки. Из университетов увольнялись старые профессора, их места занимали члены партии или сочувствующие. Историческая государственная комиссия, возглавляемая Г. Онкеном, была расформирована, вместо нее учрежден имперский институт истории новой Германии, которым руководил В. Франк.
В 1942 г. Ф. Фишер получил пост профессора современной истории в университете Гамбурга. К этому времени, утверждает С. Петцольд, он уже был сформировавшимся историком-нацистом и эти убеждения сохранял до конца Второй мировой войны. Но в период с 1945 по апрель 1947 г., когда Ф. Фишер являлся военнопленным американских вооруженных сил, его взгляды коренным образом изменились. Он пересмотрел и отношение к нацизму, и представления об историческом прошлом Германии.
В 1950-е годы Ф. Фишер оказался на задворках исторической профессии. С. Петцольд объясняет это тем, что в университетах стала восстанавливаться буржуазная национально-консервативная идеология. Ф. Фишер примкнул к меньшинству западногерманских интеллектуалов и историков, возмущавшихся реставрационными настроениями. В эти годы он знакомится с британской исторической наукой, начинает общаться с британскими и американскими коллегами. Вовлеченность в международный научный диалог, изучение иностранного научного и педагогического опыта подкрепляют его переосмысление немецкой истории.
В статье X. Погге фон Штрандмана (профессор истории, Оксфорд, Великобритания) говорится о том резонансе, который вызвала книга Ф. Фишера в ФРГ (2). Профессиональные национально-консервативные историки разных поколений (Г. Риттер, З. Цехлин, Г. Манн и др.) крайне негативно оценили концепцию Ф. Фишера. Как стало ясно спустя годы, пишет автор, кампания критики была скоординирована. Но антифишеровский фронт не был единым, его участники выражали разные точки зрения и отбирали разные положения для критических замечаний. Тем не менее некоторые молодые историки (X. Гребинг, X. Ладемахер и др.) положительно оценили работу коллеги.
Погге фон Штрандман указывает, что концепция Ф. Фишера и пошатнула два важнейших пункта немецкой историографии Первой мировой войны. Во-первых, Ф. Фишер оспорил устоявшееся мнение, что Германия преследовала оборонительные цели. Немцы верили в это в 1914 г. и продолжали верить в середине 1960-х годов, пишет автор. Во-вторых, было опротестовано утверждение английского премьер-министра Д. Ллойд-Джорджа о том, что все державы несут одинаковую ответственность за развязывание войны. Критика Ф. Фишером действий германского канцлера Т. фон Бетман-Гольвега, указание на преемственность между Первой и Второй мировыми войнами, свидетельства нежелания немецкого правительства добиться мирного урегулирования во время июльского кризиса 1914 г. - «все это нервировало старшее поколение историков, которые считали себя “хранителями” национального самосознания и опасались за стабильность германской политической культуры. Тот факт, что аргументы Ф. Фишера основаны на огромном количестве документальных доказательств, преимущественно правительственных документов, добавлял поводов для беспокойства» (2, с. 253-254) Национально-консервативные историки, продолжает автор, обвиняли Ф. Фишера в предательстве немецкого патриотизма, нарушении «национального табу» (признание вины и ответственности Германии за развязывание войны), его обвиняли в измене, а книгу назвали «национальной катастрофой».
Иную позицию заняли журналисты, но, конечно, не все. Первые положительные отзывы появились в газете «Die Welt», хотя книгу в ней назвали «провокационной». Примерно в том же духе выдержаны отзывы «Süddeutsche Zeitung». Но главные рецензии были опубликованы в авторитетном журнале «Der Spiegel» под общим заголовком «Вильгельм Завоеватель». Авторство этих рецензий до сих пор не известно; возможно, их написал редактор журнала Р. Огштайн, который самым активным образом поддерживал историка. Вскоре о Ф. Фишере заговорили на радио и телевидении, одна из радиостанций организовала чтение его книги в эфире.
Большинство журналистов, в отличие от историков, приняли его интерпретацию целей Германии в Первой мировой войне и переоценку личности и политики Т. фон Бетман-Гольвега; они подхватили идею автора о преемственности между Первой и Второй мировыми войнами и развили ее, напомнив об экспансионистской политике Третьего рейха. Журналисты поняли, пишет Погге фон Штрандман, что книга Ф. Фишера - не просто историческое исследование немецкой политики периода Первой мировой войны. Фишер бросил вызов общепринятой исторической интерпретации истории Германии в XX в. в целом, указав на схожие моменты в двух мировых войнах.
Страсти накалились еще сильнее, когда в 1963 г. Ф. Фишера пригласили прочитать курс лекций в США. Официальные круги ФРГ запретили поездку, мотивируя это тем, что ученый будет распространять предвзятую точку зрения об истории Германии. Ведь Фишер, как утверждали критики, «неправильно рассматривал международную политику кайзеровской Германии, которая была прелюдией к политике Гитлера», к тому же в своей критике историк превзошел «обвинения в развязывании войны, высказанные в Версальском мирном договоре» (2, с. 259-260). После долгих обсуждений и переговоров разных ведомств благодаря настойчивости американских историков Ф. Фишеру разрешили поехать в США.
В канун пятидесятилетия начала Первой мировой войны политический истеблишмент обозначил свое видение исторической роли Германии, тем самым дав понять, на чьей он стороне в деле Ф. Фишера. Федеральный канцлер ФРГ Л. Эрхард и глава Бундестага присоединились к критикам Ф. Фишера, публично заявив, что Германия не несет никакой ответственности за начало Первой мировой войны.
В октябре 1964 г. в Берлине состоялся Конгресс историков-германистов. Одно из заседаний было посвящено исследованию Ф. Фишера, оно продолжалось пять часов, за его ходом следили около 2 тыс. участников. Вскоре стало ясно, что большинство присутствующих, среди которых было много студентов, поддерживают Ф. Фишера.
Со временем интерес к этой теме стал снижаться. Точка зрения Ф. Фишера постепенно утвердилась в историографии. В 1970-1980-е годы историк получил несколько почетных наград и научных степеней: Оксфорда, Университета Сассекса и Университета Восточной Англии (Великобритания), Университета Касселя (ФРГ); его избрали почетным членом Британской академии и Американского исторического общества.
Спор о книге Ф. Фишера может рассматриваться как решающий момент в историографии ФРГ, отмечает X. Погге фон Штрандман. По влиянию на немецкое общество с ним не сравнится ни одна другая историческая дискуссия 1980-1990-х годов.
Восточногерманские историки - специалисты по Первой мировой войне, по словам М. Стиба (профессор истории Университета Шеффилд Халлам, Великобритания), в равной степени старались поддерживать связь и в то же время идеологически дистанцироваться от «школы Ф. Фишера» (4). Книга Ф. Фишера вышла в свет, когда официальные отношения историков двух Германий были сложными. В 1958 г. на историческом конгрессе в Трире историки ГДР официально прекратили отношения с Немецкой исторической ассоциацией. В свою очередь, западногерманские ученые заявили о непризнании Общества немецких историков, созданного в марте 1958 г. в Лейпциге. По мнению М. Стиба, этот раскол объясняет то, что восточногерманские историки больше интересовались полемикой, а не содержанием книги Ф. Фишера. Нападки на исследование вызваны страхом империалистов Запада перед разоблачениями военных амбиций их предшественников, писали в прессе ГДР (4, с. 316).
Но естественно, восточногерманскими историками предлагались и более взвешенные, содержательные оценки. Следует отметить, что имя Ф. Фишера уже было знакомо в ГДР. В начале 1960-х годов он и его ученики переписывались, встречались в архивах, обменивались книгами и статьями с руководителем Научной группы по изучению Первой мировой войны Р. Клейном. Вскоре Ф. Фишер познакомился и с другими ведущими историками ГДР (И. Петцольдом, В. Гутше). В рецензиях на его ранние статьи приветствовались «эмпирически богатые и честные усилия историка исправить ложные и опасные шовинистические германские, вернее, западногерманские позиции в современной историографии» (4, с. 323).
И. Петцольд, который в начале 1960-х годов опубликовал подборку документов по Первой мировой войне, положительно оценил исследование Ф. Фишера как подтверждающее некоторые положения гэдээровской историографии. Другой историк, Р. Клейн, писал, что это - одна из наиболее значимых и замечательных книг, созданных немецким историком в послевоенные годы. Для Р. Клейна, полагает М. Стиб, отношения с Ф. Фишером были особенно важны. Р. Клейн считал, что период до 1945 г, - это общее прошлое, поэтому его следует изучать сообща, объединив усилия историков обеих Германий. Вообще, Р. Клейн был сторонником открытого и широкого научного диалога с «прогрессивными» историками Запада, рассматривая его как способ преодоления разрывов «холодной войны» и одновременно как средство совершенствования марксистской науки.
По мнению М. Сгиба, историки ГДР оценивали Ф. Фишера как «буржуазного реалиста», имея в виду, что он смог понять реальные корни германского империализма, но не смог пойти дальше, к признанию социализма. Это вполне благоприятная оценка, пишет автор, в отличие, например, от отношения к историкам Билефельдской школы, которых обвинили в «псевдомарксизме» и запретили въезд в ГДР. Значимость фигуре Ф. Фишера добавляла твердость его позиции - он отказывался пойти на компромисс. «В основном Ф. Фишер рассматривался как одинокий мученик в борьбе за выражение “прогрессивных взглядов”, что делало его идеальным примером, демонстрирующим “реакционный” характер западногерманской историографии и косвенно подтверждающим прогрессивный характер восточногерманской исторической науки» (4, с. 326).
Исследование Ф. Фишера повлияло на периодизацию немецкой истории. До 1961 г. восточногерманские историки были вынуждены использовать советскую периодизацию, согласно которой Октябрьская революция 1917 г. положила начало новой исторической эпохе. Положительное отношение к интерпретации Ф. Фишера позволило Р. Клейну и его коллегам использовать национальную форму периодизации в трехтомном исследовании по Первой мировой войне. Тем самым авторы показали, что Первая мировая война и революция в Германии в ноябре 1918 г. - часть общего исторического прошлого, а не прелюдия к образованию отдельного государства ГДР и его историографии, пишет М. Стиб. Таким образом группа Р. Клейна дистанцировалась от советской интерпретации истории. В начале 1980-х годов Ф. Фишер выступал в ГДР на научных конференциях и получил почетную докторскую степень.
Позиция австрийских историков обсуждается в статье Г. Кроненбиттера (преподаватель истории в Университете Аугсбурга, ФРГ, приглашенный профессор университета Вены и Дипломатической академии, Австрия). Их реакция на пересмотр интерпретаций Первой мировой войны была довольно сдержанной (5). В 1965 г. в Вене проходил XII Международный исторический конгресс. Одно из заседаний было посвящено политическим проблемам Первой мировой войны, на нем был озвучен доклад немецкого историка Г. Риттера (он не смог выступить из-за болезни), главного оппонента Ф. Фишера. Фактически Г. Риттер еще раз подтвердил свое несогласие с его оценками политики Т. фон Бетман-Гольвега накануне и во время войны. Ф. Фишер дал подробный и аргументированный ответ. Таким образом, пишет Г. Кроненбиттер, дебаты немецких историков вышли на международный уровень. К тому же к 1965 г. это был уже не просто спор ученых о прошлом, а горячая полемика о национальной идентичности и роли историографии в послевоенной Западной Германии. Австрийские историки, по большей части, не вмешивались в дискуссию, только в конце заседания взял слово тогда молодой историк Ф. Фельнер (Зальцбургский университет) и поддержал позицию Ф. Фишера.
К тому времени Ф. Фельнер не был новичком в историографии Первой мировой войны, ранее он подготовил к публикации дневники австрийского политика Й. Редлиха - прекрасный источник по истории австрийской монархии начала XX в., пишет Г. Кроненбиттер. Положительно о работе Ф. Фишера отозвался и Р. Нек (государственный архивариус).
Интерес к Первой мировой войне, конечно, стимулировало и пятидесятилетие ее начала. Но, как отмечает Г. Кроненбиттер, австрийцев больше интересовали подробности убийства австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, а не начало войны как таковое.
В ФРГ книга Ф. Фишера со временем стала классической, чему отчасти содействовал развернувшийся вокруг нее скандал. Особое негодование вызвали мысли автора о преемственности менталитета немецкой политической элиты кайзеровской Германии, Третьего рейха и, может быть, не столь явно, послевоенной Германии. «Кампания против Ф. Фишера с ее авторитарной тактикой и риторикой национальной чести доказала правоту Ф. Фишера и его школы - западногерманскому научному сообществу еще только предстояло отказаться от устаревшей позиции защитников отечества» (5, с. 348). Австрийских историков больше занимали другие исторические темы: распад империи, нестабильность Первой республики, Аншлюс, создание независимого государства после Второй мировой войны. Для них было важно проследить корни австрийской государственности.
Наиболее значимый вклад в развитие австрийской историографии Первой мировой войны, по мнению Г. Кроненбиттера, сделал в 1960-1970-е годы Ф. Фельнер. Он подготовил к печати мемуары А. Хойеша (начальник канцелярии МИД Австро-Венгрии), который во время миссии в Берлине активно препятствовал мирному урегулированию июльского кризиса. Ф. Фельнер дополнил мемуары своей статьей, освещающей роль Австро-Венгрии в развязывании войны. В своих размышлениях о миссии в Берлине и о роли А. Хойеша во внешней политике страны накануне и во время войны Ф. Фельнер отметил, что мировоззрение австрийских политиков не очень сильно отличалось от того, что описано в книге Ф. Фишера. Согласно Ф. Фельнеру, А. Хойеш и молодые дипломаты Габсбургской империи были воинственно настроены еще до июльского кризиса.
Статья Ф. Фельнера, продолжает Г. Кроненбиттер, могла рассматриваться как приглашение к дальнейшему изучению ментальности политической элиты в духе Ф. Фишера. Позже некоторые иностранные историки (Дж. Лесли, Р. Бридж) продолжили эту линию исследований. Но вообще, отмечает автор, ни публикации Ф. Фельнера, ни доступные интереснейшие архивные материалы не подтолкнули австрийских специалистов к тому, чтобы начать пересмотр и обсуждение истории конца XIX - начала XX в.
Во Франции, как показывает Дж. Кейгер (профессор истории, Кембридж, Великобритания), ни книга Ф. Фишера, ни дискуссия о ней, развернувшаяся в ФРГ, большого резонанса не вызвали (6). По мнению автора, это объясняется как политической ситуацией в стране, так и положением дел в исторической науке. В начале 1960-х годов значительная часть архивов и личных коллекций периода Первой мировой войны оставались закрытыми, а в исследовании Ф. Фишера были использованы недавно обнародованные документы. Вопрос об ответственности за развязывание Первой мировой войны, как и история Второй мировой войны, все еще оставались во Франции болезненными темами. Кроме того, с начала 1950-х годов между французскими и западногерманскими историками были налажены тесные профессиональные связи вплоть до подготовки совместных рекомендаций по преподаванию истории в этих странах, в которых, в частности, говорилось, что «документы не позволяют установить намеренную волю к развязыванию европейской войны какого-либо правительства или какого-либо лица» (цит. по: 6, с. 364).
Реакция со стороны французских историков была незначительной еще и потому, что книга Ф. Фишера посвящена Германии, а о Франции и французской политике в ней было только несколько упоминаний. К тому же мэтр французской исторической науки П. Ренувен довольно критически оценил исследование немецкого коллеги. В своем отзыве он указал, что Ф. Фишер недостаточно знаком с французскими исследованиями по Первой мировой войне. Признавая значимость проделанных архивных изысканий и соглашаясь с оценкой, данной политике Т. фон Бетман-Гольвега, П. Ренувен пренебрежительно отозвался о главе, рассказывающей о причинах войны, указав на то, что в ней не приводится никаких новых документов. По его мнению, взгляды Ф. Фишера близки к тому, что уже было сказано французскими историками. При этом П. Ренувен признал, что исследование Ф. Фишера привносит новые подробности и важные аргументы. Дж. Кейгер, в свою очередь, отмечает, что П. Ренувен был среди тех, кто разрабатывал стандарты для франко-германского учебника истории и поддерживал профессиональные контакты с Г. Риттером, главным критиком Ф. Фишера в ФРГ.
Наряду с этим, продолжает Дж. Кейгер, следует отметить разницу профессиональных подходов. Ф. Фишер сконцентрировался на внутренних разногласиях, влиявших на внешнюю политику, тогда как французские исследователи больше интересуются переплетением политических, экономических и финансовых отношений между странами, включая Германскую империю. Особое внимание Фишера к проблеме ответственности кайзеровской Германии за развязывание войны было воспринято многими французскими историками как желание свести счеты с немецким обществом и отдельными историческими личностями. Не одобрили они и обильное цитирование документов, а также «слишком живую и тревожную» манеру изложения Фишера, так контрастирующую с академическим французским стилем.
Британские историки, как показывает в своей статье Т. Отт (профессор истории, Университет Восточной Англии), книгу Ф. Фишера оценили по-разному (7). Автор объясняет это особенностями исторической науки Великобритании. Проблемы, затронутые Ф. Фишером, не могли так взволновать английское общество, как это было в ФРГ, и вызвать такую же общественную и политическую реакцию. Британские мэтры, «одетые в твид и привыкшие к уединенным размышлениям», иронично пишет Т. Отт, отреагировали, как «ошеломленные прохожие» (7, с. 377). Ни один из вопросов, поднятых Ф. Фишером, не мог быть предметом спора в Великобритании, где с гораздо большим интересом изучались такие темы, как эпоха Тюдоров, Реформация, а также политика умиротворения 1930-х годов. Сказались и различия в подходах к написанию исторических сочинений: англичане придают большое значение литературному стилю и манере изложения и традиционно упрекают немецких коллег за излишнюю многословность и сухость их трудов. Даже такой известный историк, как Дж. Барраклоу, в 1961 г. предупреждал Ф. Фишера, что его книгу вряд ли переведут на английский язык, потому что она очень объемная. Кроме того, продолжает автор, в Британии нет устоявшейся традиции научных школ, дискуссии ведутся между отдельными учеными, поэтому полемика «школа Ф. Фишера против школы Г. Риттера» там просто немыслима. Английские исследователи гораздо менее политизированы по сравнению с немецкими. Таким образом, ситуация в исторической науке страны не способствовала возникновению споров о книге Ф. Фишера. Тем не менее британские историки отреагировали на нее, хотя и позже, чем их коллеги на континенте.
Первые отзывы появились в начале 1960-х годов, еще до перевода книги на английский, в «Times literary supplement», где она рассматривалась вместе с двухтомным изданием дипломатических документов Германии после 1918 г. Этой публикации посодействовал Дж. Барраклоу, который переписывался с Ф. Фишером. Затем специалист по истории Пруссии Ф.Л. Карстен опубликовал две рецензии, в которых отметил тщательную работу с многочисленными архивными материалами. Но к тому, как Ф. Фишер оценил мотивы действий политиков, он отнесся более сдержанно.
Во второй половине 1960-х годов в среде британских историков, особенно молодых, появляется интерес к событиям недавнего прошлого, в том числе и к Первой мировой войне. В 1967 г. книгу Ф. Фишера переводят на английский язык. В специально написанном предисловии историк Дж. Джолл выделяет три важных момента этой работы.
1. Ф. Фишер проследил взаимосвязь между военными целями Германии и общим настроем политиков накануне войны.
3. Обновленные и уточненные сведения о личности и политике канцлера Т. фон Бетман-Гольвега пошатнули устойчивое мнение о нем как о трагической фигуре, умеренном либерале, не сумевшем противостоять ультранационалистам (7, с. 389).
Со временем в работах некоторых историков (Дж. Барраклоу, Г. Хинсли и др.) стали проявляться отголоски точки зрения Ф. Фишера. К концу 1960-х годов его позиция в британской историографии укрепилась. Немецкий историк сотрудничал с британскими коллегами, он был удостоен почетных званий нескольких университетов. Отчасти под влиянием его исследования британские специалисты по истории дипломатии обратились к архивным документам и материалам начала XX в.
По материалам:
1. Mombauer A. Introduction: The Fischer controversy 50 years on // J. of contemporary history. - L., 2013,- N 48, Vol. 2,- P. 231-240 DOI: 10.1177/0022009412472712.
2. Pogge von Strandmann Н. The political and historical significance of the Fischer controversy // Ibid. - P.251-270. - IXH 10.1177/0022009412472714.
3. Petzold S. The social making of a historian: Fritz Fischer"s distancing from bourgeois-conservative historiography, 1930-60// Ibid P. 271-289. - DOI: 10.1177/0022009412472701.
4. Stibbe М. Reactions from the other Germany: The Fischer controversy in the German Democratic Republic// Ibid. - P.315-33.’ DOI: 10.1177/0022009412472717.
5. Kronenbitter G. Keeping a low profile - Austrian historiography and the Fischer controversy// Ibid. — P.333—349. — DOI: 10.11 " 0022009412472720.
6. Keiger J.F.V. The Fischer controversy, the war origins debate .ml France: A non-history // Ibid. - P. 363-375. - DOI: 10.1177/ 1Ю22009412472715.
7. Otte T.G. «Outcast from history»: The Fischer controversy and British historiography // Ibid. - P. 376-396. - DOI: 10.1177/ 0022009412472719.
