и пройдет, осленка понукая,
лепестки, колючки в волосах, -
легкая, лучистая такая, -
а была, голубка, на сносях.
И куда ж они бежали ныне?
Грезя так, я, сгорбленная, шла.
Вот мой дом на каменной вершине,
глянула и в блеске замерла...
Предо мной, - обделанный на диво,
новенький и белый, как яйцо,
домик мой, с оливою радивой,
серебром купающей крыльцо!
Я вхожу... Уж в облаке лучистом
разметалось солнце за бугром.
Умиляюсь, плачу я над чистым,
синим и малиновом ковром.
Умер день. Я видела осленка,
петушка и гвоздики во сне.
День воскрес. Дивясь, толкуя звонко,
две соседки юркнули ко мне.
Милые! Сама помолодею
за сухой, за новою стеной!
Говорят: ушел он в Иудею,
старый плотник с юною женой.
Говорят: пришедшие оттуда
пастухи рассказывают всем,
что в ночи сияющее чудо
пролилось на дальний Вифлеем...
Когда я по лестнице алмазной
поднимусь из жизни на райский порог,
за плечом, к дубинке легко привязан,
будет заплатанный узелок.
Узнаю: ключи, кожаный пояс,
медную плешь Петра у ворот.
Он заметит: я что-то принес с собою -
и остановит, не отопрет.
«Апостол, скажу я, пропусти мя!..
Перед ним развяжу я узел свой:
два-три заката, женское имя
и темная горсточка земли родной...
Он поводит строго бровью седою,
но на ладони каждый изгиб
пахнет еще гефсиманской росою
и чешуей иорданских рыб.
И потому-то без трепета, без грусти
приду я, зная, что, звякнув ключом,
он улыбнется и меня пропустит,
в рай пропустит с моим узелком.
Мастер и Маргарита.
Фрагмент
Глава 2. Понтий Пилат
В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.
Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожаного снаряжения и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта Двенадцатого Молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух.
«О боги, боги, за что вы наказываете меня?.. Да, нет сомнений, это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь... гемикрания, при которой болит полголовы... от нее нет средств, нет никакого спасения... попробую не двигать головой...»
ЕЩЕ О ПОКРОЕ ПИЛАТОВА ПЛАЩАВ «Мастере и Маргарите» нет слов «тога» и «туника».
Первое заменено «плащом» и «мантией» («Понтий Пилат в белой мантии с кровавым подбоем вышел на балкон»), второе «рубахой» («Примерно в полночь сон наконец сжалился над игемоном. Судорожно зевнув, прокуратор расстегнул и сбросил плащ, снял опоясывающий рубаху».)В библейской части романа туника четырежды называется рубахой. Тога – многократно плащом или мантией.
Такое вот остранение наоборот (Шкловский наизнанку).
Так художники Возрождения изображали библейских и евангельских персонажей в одеждах XV века и в европейском пейзаже. (Замечания о. Григория Михнова-Вайтенко.) То есть Булгаков следует традиции.
«Иван ничего и не пропускал, ему самому было так легче рассказывать, и постепенно добрался до того момента, как Понтий Пилат в белой мантии с кровавым подбоем вышел на балкон».
…
«– Белая мантия, красный подбой! Понимаю! – восклицал Иван».
…
«В дремоте перед Иваном являлся неподвижный в кресле человек, бритый, с издерганным желтым лицом, человек в белой мантии с красной подбивкой, ненавистно глядящий в пышный и чужой сад».
Сегодня петербургский театральный художник Марк Борнштейн ответил мне на вопрос, как он представляет себе покрой пилатового одеянья?
– Тога, отороченная накрашенной красной полосой.
– А почему не пришитой по краю?
– А римляне вообще не сшивали*.
– То есть красная изнанка белого плаща исключена?
– Исключена.
– А откуда ты это знаешь?
– Я это знал раньше, чем прочитал роман.
– Как так?
– Да, понимаешь, я изучал историю костюма.
(*Уточним: иногда всё же сшивали. Туника сшивалась из двух кусков материи. Но и тут короткие рукава не пришивались, а изготавливались из складок материи.)
И почему слово «подбой» одновременно означает и изнанку, и оторочку, объяснил мне тоже Марк.
– Подбой (скажем, меховая изнанка парчовой шубы) часто загибается на лицевую сторону в виде полоски-каймы, оторочки. Потому и произошло это семантическое раздвоение.
«…длина пигалицы относа до хвоста семь вершков головка и спина зеленоватые, с бронзово-золотистым отливом; крылья темно коричневые, почти черные, с белым подбоем до половины…» [С. Т. Аксаков. Записки ружейного охотника Оренбургской губернии (1852)].
По статусу Пилат должен был носить трабею – тогу, украшенную несколькими продольными пурпуровыми полосами (указано Ш.П.).
В 1937-м году в рукописи было так: «В белом плаще с кровавым генеральским подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром 14-го числа весеннего месяца нисана в колоннаду дворца вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат». Генеральские шинели во время оно были на краской подкладке. В начале ХХ века красными делали только отвороты и обшлаги. То есть те же нашитые лоскуты. «Генеральской» тога может быть потому, что по ее краю (по груди и вдоль ноги) идет алая лента, ассоциирующаяся с лампасами.
Воинские плащи в романе тоже мелькают. Они одноцветные:
«…пришедшему к прокуратору понадобилось очень мало времени, и вскоре он появился на балконе в сухих сандалиях, в сухом багряном военном плаще…»
Объясните символику запаха розового масла?
В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.
Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и всѐ теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта Двенадцатого Молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался всѐ тот же жирный розовый дух. О боги, боги, за что вы наказываете меня?
«Да, нет сомнений! Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь гемикрания, при которой болит полголовы. От неѐ нет средств, нет никакого спасения. Попробую не двигать головой».
Нa мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону. Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента. Не удержавшись от болезненной гримасы, прокуратор искоса, бегло проглядел написанное, вернул пергамент секретарю и с трудом проговорил:
Подследственный из Галилеи? К тетрарху дело посылали?
Да, прокуратор, - ответил секретарь.
Что же он?
Он отказался дать заключение по делу и смертный приговор Синедриона направил на ваше утверждение, - объяснил секретарь.
Прокуратор дѐрнул щекой и сказал тихо:
Приведите обвиняемого.
И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон.
Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта - ссадина с запѐкшейся кровью. Приведѐнный с тревожным любопытством глядел на прокуратора.
Тот помолчал, потом тихо спросил по-арамейски:
Так это ты подговаривал народ разрушить Ершалаимский храм?
Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой.
Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить:
Добрый человек! Поверь мне...
Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голоса, тут же перебил его:
Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно,- и так же монотонно прибавил: - кентуриона Крысобоя ко мне.
Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион, командующий особой кентурией, Марк, прозванный Крысобоем, предстал перед прокуратором.
Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат легиона и настолько широк в плечах, что совершенно заслонил ещѐ невысокое солнце.
Показать текст целиком
Глава 2. Понтий Пилат
2 В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой,
ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду
между двумя крыльями дворца ирода великого вышел прокуратор Иудеи Понтий
Пилат.
Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все
теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать
прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают
кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая
розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с
прокуратором в Ершалаим первая когорта двенадцатого молниеносного легиона,
заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому
дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить
обед, примешивался все тот же жирный розовый дух. О боги, боги, за что вы
наказываете меня?
"Да, нет сомнений! Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь
гемикрания, при которой болит полголовы. От нее нет средств, нет никакого
спасения. Попробую не двигать головой".
На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор,
не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону.
Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента. Не
удержавшись от болезненной гримасы, прокуратор искоса, бегло проглядел
написанное, вернул пергамент секретарю и с трудом проговорил:
-- Подследственный из Галилеи? К тетрарху дело посылали?
-- Да, прокуратор, -- ответил секретарь.
-- Что же он?
-- Он отказался дать заключение по делу и смертный приговор Синедриона
направил на ваше утверждение, -- объяснил секретарь.
Прокуратор дернул щекой и сказал тихо:
-- Приведите обвиняемого.
И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели
и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот
человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была
прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под
левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта -- ссадина с
запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на
прокуратора.
В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.
Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и всё теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожаного снаряжения и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта Двенадцатого Молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался всё тот же жирный розовый дух.
«О боги, боги, за что вы наказываете меня?.. Да, нет сомнений! Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь… гемикрания, при которой болит полголовы… от неё нет средств, нет никакого спасения… попробую не двигать головой…»
На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону. Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента. Не удержавшись от болезненной гримасы, прокуратор искоса, бегло проглядел написанное, вернул пергамент секретарю и с трудом проговорил:
— Подследственный из Галилеи? К тетрарху дело посылали?
— Да, прокуратор, — ответил секретарь.
— Что же он?
— Он отказался дать заключение по делу и смертный приговор Синедриона направил на ваше утверждение, — объяснил секретарь.
Прокуратор дёрнул щекой и сказал тихо:
— Приведите обвиняемого.
И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запёкшейся кровью. Приведённый с тревожным любопытством глядел на прокуратора.
Тот помолчал, потом тихо спросил по-арамейски:
— Так это ты подговаривал народ разрушить ершалаимский храм? Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой.
Человек со связанными руками несколько подался вперёд и начал говорить:
— Добрый человек! Поверь мне…
Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голоса, тут же перебил его:
— Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно. — И так же монотонно прибавил: — КентурионаКрысобоя ко мне.
Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион первой кентурии Марк, прозванный Крысобоем, предстал перед прокуратором. Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат легиона и настолько широк в плечах, что совершенно заслонил ещё невысокое солнце.
Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни:
— Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить.
И все, кроме неподвижного прокуратора, проводили взглядом Марка Крысобоя, который махнул рукою арестованному, показывая, что тот должен следовать за ним.
Крысобоя вообще все провожали взглядами, где бы он ни появлялся, из-за его роста, а те, кто видел его впервые, из-за того ещё, что лицо кентуриона было изуродовано: нос его некогда был разбит ударом германской палицы.
Простучали тяжёлые сапоги Марка по мозаике, связанный пошёл за ним бесшумно, полное молчание настало в колоннаде, и слышно было, как ворковали голуби на площадке сада у балкона да ещё вода пела замысловатую приятную песню в фонтане.
Прокуратору захотелось подняться, подставить висок под струю и так замереть. Но он знал, что и это ему не поможет.
(М. А. Булгаков, «Мастер и Маргарита»)
Для выполнения задания используйте отдельный лист. Сначала сформулируйте прямой связный ответ (5-10 предложений). Аргументируйте свои суждения, опираясь на анализ текста произведения, не искажайте авторской позиции, не допускайте фактических и логических ошибок. Выполняя задание, подберите для сопоставления два произведения разных авторов (в одном из примеров допустимо обращение к произведению того автора, которому принадлежит исходный текст); укажите названия произведений и фамилии авторов и сопоставьте произведения с предложенным текстом в заданном направлении анализа. Соблюдайте нормы литературной письменной речи, записывайте ответы аккуратно и разборчиво.
В каких произведениях отечественной литературы и с какой целью авторы обращаются к библейским мотивам и в чём сходство использования их в этих произведениях и в романе «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова?
