Расцвет дедовщины в Советской армии пришелся на 1970-1980-е годы. В это время окончательно сформировалась неофициальная солдатская иерархия, состоящая из «молодых» и «дедов». Эти две группы, в свою очередь, делились на подгруппы. Самой привилегированной кастой были дембеля, срок службы которых подходил к концу. Демобилизация, то есть увольнение в запас, породила ряд ритуалов, ставших неотъемлемой частью армейской субкультуры.
Откуда корни
Дембельские ритуалы являются важной составляющей дедовщины – неуставных взаимоотношений, построенных на превосходстве «дедов» над «молодыми» на основании срока службы. Считается, что корни этого явления уходят еще в царское время. В Советской армии случаи неуставных взаимоотношений начали фиксироваться в Великую Отечественную войну, когда в войска стали призывать уголовников, привнесших в армейскую среду элементы тюремной субкультуры.
Серьезное влияние на формирование дедовщины в вооруженных силах страны советов оказала реформа 1967 года: срок службы призывников был сокращен в армии до двух лет и до трех – на флоте. Новобранцы, прибывшие в войска по «сокращенке», вызывали ненависть у старослужащих.
«Деды» принялись вымещать на них злобу, стараясь испортить жизнь рядовых абсурдными приказами и распоряжениями, да или просто поглумиться над несчастным. Уменьшение срока службы совпало с демографическим провалом, вызванного последствиями войны. Из-за этого пополнять войска стали бывшими уголовниками. Все эти факторы привели к формированию дедовщины и связанных с ней ритуалов. Пожалуй, самые оригинальные из них возникли в дембельской среде.
Стодневка
«100 дней» – один из самых главных дней для старослужащих. «Деды» праздновали сто дней до выхода приказа министра обороны об увольнении военнослужащих-срочников. Как правило, приказ выходил в одно и то же время из года в год, поэтому солдаты легко могли вычислить дату нового.
С момента выхода приказал «дед» считался «дембелем», а значит переходил на высшую ступень неформальной армейской иерархии. Срок оставшейся службы при этом зависел от успехов солдата в боевой и политической подготовке, его заслуг и личных качеств.
Лучшие, как правило, уходили в первой партии. В «сто дней до приказа» любой уважающий себя старослужащий должен был брить голову «под ноль», то есть налысо. Также «деды» отдавали масло «молодым» (мол, на гражданке наедимся). Кроме того, в некоторых частях был распространен ритуал бросания мала в потолок.
С началом «стодневки» связан также ритуал «сигарета под подушкой». Каждое утро будущий «дембель» должен был находить под своей подушкой приятный сюрприз – сигарету. На ней специально назначенный для этой цели рядовой писал количество оставшихся до приказа дней. Высшим пилотажем считалось положить сигарету под подушку так, чтобы не разбудить старослужащего.
Однако даже если такое случилось, то проступком не являлось. За выполнение ритуала будущие «дембеля» отдавали салагам масло. А вот отсутствие сигареты считалось очень серьезным «косяком». За это «молодой» мог быть подвергнут серьезному наказанию.
Когда половина «стодневки» истекала, «деды» на один день менялись ролями с «молодыми». Последние становились полновластными хозяевами казармы, а старослужащие должны были исполнять все их приказы. Теоретически, «дедам» могли отдавать какие угодно команды, но каждый солдат помнил, что на следующий день все вернется на круги своя, а значит придется расплачиваться за излишнюю наглость и смелость.
Другой ритуал – «дембельские вопросы». Старослужащие задавали «молодым» самые разные вопросы: о размере ноги «дедов», про масло и, самое главное, – про выход приказа об увольнении. Рядовой должен был всегда помнить количество дней до этого события. Забывчивость солдата могла обернуться для него серьезными проблемами, ведь старослужащие рассматривали это как признак неуважения.
После выхода приказа о демобилизации, наступало время для «читки» – особо почетного ритуала зачитывания опубликованного в «Красной звезде» текста. На роль глашатая выбирался новобранец. Друг на друга ставились несколько табуреток, на них залезал солдат и садился на корточки.
Необходимо было, чтобы его голова оказывалась прямо под потолком. Солдат во всеуслышание читал текст приказа, а после окончания один из «дедов» выдергивал нижнюю табуретку с криком «Вот и конец стодневке!». Затем новоиспеченные «дембеля» употребляли спиртное, которое кровь из носа должны были достать «молодые». С этого момента начинался последний и самый легкий этап срочной службы.
Это просто лафа, когда мы «дембеля»
Один из главных дембельских ритуалов – так называемая колыбельная. Исполнялась она солдатом-первогодкой после отбоя. В зависимости от рода войск содержание текста могло отличаться. Один из ее вариантов таков: «Масло съел – и день прошел, старшина домой ушел. Дембель стал на день короче, всем «дедам» спокойной ночи».
Другим популярным ритуалом был «дембельский поезд». Новобранцы играли массовку, а «дембеля» – пассажиров, которые едут домой. В процессе сего действа салаги раскачивают кровать старослужащего, создавая имитацию движущегося поезда. Для пущей убедительности стоящие рядом с кроватью «молодые» используют фонарик и ветки деревьев, изображая пролетающий за окном поезда пейзаж с лесами и полустанками.
Со скорым увольнением в запас связано и изменение приказа «рядовой, ко мне»: в дембельской среде он трансформировался в команду «Один!». Старослужащий громко отдает приказ, который должны услышать находящиеся рядом «молодые». После этого одному из новобранцев необходимо было очень быстро (в течение 1-3 секунд) подбежать к «дембелю» и представиться. Смысл ритуала заключался в скорости его выполнения.
Если рядовой исполнил приказ недостаточно быстро, он возвращается обратно, после чего «дембель» вновь давал аналогичную команду. В случае, если никто из солдат не спешил явиться к старослужащему по его команде, то наказать могли все подразделение.
«В течение трех лет армии ты только и говоришь, что об этом «дембеле», о том, что ты начнешь делать, когда он настанет. Ты привык быть в состоянии перманентного ожидания — и тут в один момент все вопросы о будущем превращаются из гипотетических в насущные», рассказывает Михаэль (настоящее имя хранится в редакции), 21 год, полгода назад демобилизовавшийся из элитных частей разведки. Михаэль — крепкий парень с глубоким басом и хорошей хайтековской зарплатой, — данными, скрывающиеми факт борьбы с депрессией всего три месяца назад, болезнью, которая сопровождала его на пути от армейского зависимого состояния к гражданской жизни.
Считается, что в момент демобилизации, когда солдатское удостоверение разрезают надвое, должен прозвучать коллективный вздох облегчения молодых «дембелей»; как узник, сбрасывающий свои оковы, десятки тысяч солдат режут удостоверения, годами символизировавшие их подчиненный приказам статус, и начинают идти новой дорогой. Большинству удается справиться с сопутствующими трудностями и сомнениями ценой «небольшого ушиба крыла», когда они ищут временную работу или путешествуют за границей. Однако параллельно с обретением долгожданной свобды, молодые люди обнаруживают и новые жизненные препятствия. Для сотен отслуживших это ежегодно становится ударом, который может легко вызвать клиническую депрессию.
«Вопросы о будущем ввели меня в стресс, поскольку до армии я не принял ни одного серьезного жизненного решения. По окончании армии я перешел из состояния, в котором я ничего в жизни не выбирал, в состояние, в котором я обязан выбрать все — и так я получила «пощечину демобилизации», — описывает Михаэль. Почему депрессия подстрегает их именно после событий, считающихся в обществе позитивными?
Когда демобилизация не освобождает
Аарон рассказывает мне, что служба в армии принесла ему только страдания, и уже тогда он ощущал симптомы депрессии. «Помню, что в начале службы я сказал себе, что совсем не уверен, что выйду из армии живым, поскольку, возможно, вгоню себе пулю в лоб», — говорит он. Только по окончании службы Аарон понял то свое состояние, но тогда предпочитал не обращаться к психиатру из-за того, что боялся быть госпитализированным. По наивности Аарон считал службу в армии причиной его депрессии, и что с демобилизацией пройдет и она, но к его разочарованию, этого не произошло. Если в течение службы Аарон держался за надежду о выздоровлении по окончании «срока», то после ему уже не от чего было бежать.
В отличие от Аарона, у Михаэля не развилась депрессия во время службы. Он также лелеял надежды о «дне, который настанет после» и в момент истины столкнулся с тяжелой реальностью: «когда служба закончилась, я держался за дом своей матери любой ценой, как за единственное защищенное для меня пространство. Проблема такого места в том, что это палка о двух концах: чем дольше ты держишься за него, тем больше ты боишься «выйти на разведку», узнать, как там снаружи, в остальном мире. Я развил в себе страх всего, что не являлось защищенным пространством, и был очень потерян».
Михаэль часто подчеркивает, что обладает способностями, о которых обычный «дембель» может только мечтать; обладателю профессиональной подготовки в области безопасности базы данных, Михаэлю было нетрудно получать приглашения на собеседования на стоящих местах работы. Но именно тогда, когда он начал получать самые желанные предложения, на него обрушилась депрессия. «Как-то я получил три отличных предложения в один день, в одном из них хотели назначить встречу на ту же неделю, чтобы уже обговорить детали», — рассказывает он. «Но я соврал, что уезжаю за границу на три недели, в то время как никакой поездки не намечалось. Соврал потому, что боялся физически выйти из дому, из своего защищенного пространства. Правда, это абсурд — зачем 21-летнему парню бояться выходить из дому? Все, что происходит вне дома, меня катастрофически пугало. Когда я сейчас логично об этом думаю, то понимаю, что мог бы справиться со всем. Но тогда я просто не мог».
Приобретенная беспомощность
«В отличие от распространенного мнения, что служба в армии взрослит и развивает, зачастую стандартная армейская служба как раз приводит к регрессии личности, — объясняет психолог Эйтан Тамир, директор и основатель института психотерапии Тамир в Тель-Авиве. — Джобник, ежедневно приходящий в Кирию и живущий в определенном соприкосновении с гражданским миром, «приходит» к демобилизации более подготовленным, чем боец Голани или человек, служащий в другом избранном и оторванном подразделении. Солдаты, пережившие во время армии оторванность от гражданской жизни, хоть и выполняют зачастую работу, требующую усилий и выносливости, однако развивают в себе зависмость от тотально искусственной системы, в которой они являются винтиками. Армейский аппарат укрепляет приобретенную беспомощность, и эта же беспомощность является главным предвестником депрессии».
«Мне было семь лет, когда умер папа, и я рос единственным ребенком, — рассказывает Михаель, — всю жизнь я знал, что это только мы с мамой, что мне всегда будет куда вернуться, но армия вырвала меня оттуда». Армия хоть и дала Михаелю профессиональную подготовку, но и отделила его от той жизни, которую он знал раньше. «К нам поступают сотни обращений в год от отслуживших, многие из последних имеют «букет» симптомов, в том числе и депрессии», — объясняет Тамир. «У меня был пациент, который из-за запущенной в армии проблемы зрения пережил большой стресс, в результате развившийся в депрессию в возрасте 22-х лет».
Замкнутость службы Аарона также повлияла на формирование его депрессии, усугубившейся после увольнения. «Армии нужна дешёвая рабочая сила, и ей очень удобно кидать людей в тяжелейшие условия, а потом выбрасывать их на гражданку», — говорит он. Изматывающая служба в ЦАХАЛе позволила Аарону подавить симптомы, которые позже были отнесены к депрессии. «В армии, пока ты будешь исполнять свои обязанности, никто с тобой не заведет душевную беседу на тему «все ли у тебя в порядке». Можно сменить базу и дела уладятся, — объясняет он, — но на гражданке некуда бежать — меня уволили с работы, потому, что я хотел перейти на другую должность; это повлекло за собой ухудшение состояния, апатию ко всему позитивному и постоянное желание спать».
«Все исходят из факта, что если солдат прослужил три года, значит, у него достаточно способностей, и он достаточно взрослый, чтобы справиться с этом переходом», — продолжает майор запаса Аараф Али, бывший офицер охраны психического здоровья войск образования, в настоящем директор ассоциации Эран (телефон доверия срочной психологической помощи) в Кармиэле, — верен ли данный тезис или нет – он стоит исследования. Эти люди еще понадобятся армии в качестве резервистов, и она пилит сук, на котором сидит, когда не вкладывает в них столько, сколько нужно, чтобы удостовериться, что они не покинут систему позже. Каждый солдат, который не будет состоять в резерве, это потеря.»
Аарон – один из тех потерянных армией людей, которым зубами удалось вырвать освобождение от губительной для них службы в резерве. «Мне назначили встречу с офицером охраны психического здоровья, я боялся, что просплю и не ложился всю ночь, — рассказывает он, — и поскольку я был совершенно вымотан, я уснул под утро и пропустил встречу. На моё счастье, меня не спешили причислять в резервисты, потому что командующий моим отделением заметил, что моё душевное состояние на ахти, и не стоит вводить меня в стресс. Он был одним из немногих в армии, кто меня понимал.»
Скрывающие подавленность
Затворничество Михаэля и его увиливание от предложений работы, может, возможно, объяснить, почему многие уволившиеся солдаты, обнаруживающие себя в аналогичной ситуации, не удостаиваются внимания общества. С глаз долой — из сердца общества вон. Поиск в Гугле сочетания слов «депрессия во время армейской слубы» дает множество результатов и статей, а также обсуждений на форумах. «Депрессия после демобилизации» почти ничего не дает. Информации и ссылок — минимум. По словам Тамир, этот разрыв обусловлен механизмомом отрицания в обществе.
«Трудно признать, что мы получаем «на выходе» человека 21 года от роду, неспособного справиться в жизнью. Это многое говорит о нормах обязательной армейской службы, о том, что мы, как общество, даем или требуем от наших детей.»
Родственникам Аарона было трудно принять ситуацию и поддержать его. «Десять лет назад люди ничего не знали об этом явлении, и семья не имела никакой возможности помочь мне, — говорит он. — Они просто советовали мне сходить на море или терпеливо подождать, пока все пройдет».
Эйтан Тамир: «Наш институт один из крупнейших институтов в стране, который занимается этой сферой, но есть и другие. Мы получаем сотни запросов в год. Это явление существует — и требует лечения.»
Аарон, отчаявшись улучшить свое состояние и поняв, что его родные также бессильным ему помочь, обратился к участию в активизме в социально-общественной сфере. Личные проблемы привели его к критическому осознанию различных социальных недугов. «У меня было много отрицательных эмоций по отношению к обществу после службы. Улучшение ситуации индивидуума, по моему мнению, требует социальных изменений в крупном масштабе.» Впрочем, он понял, что параллельно должен взять на себя личную ответственность за свое состояние и лечение.
Аарон и Михаэль скрывали депрессию от окружающих, но в конце концов им удалось преодолеть недуг и продолжить жить. Аарон в настоящее время работает инструктором по информационных системам, что требует высокой концентрации, умения работать под давлением и высоких умений работать с людьми, чтобы строить отношения со студентами. Он также прошел курс психотерапии и начал преодолевать свою социальную тревожность, выступая с лекциями. «Чтобы помочь себе и другим, я читаю лекции в пабах, в основном, по экономике и государственной системе, это отражает главное мое хобби — читать материалы по истории и экономике. В последние годы я также начал делиться эмоциями с окруающими», — рассказывает он.
Что касается Михаэля, три месяца назад в его жизни произошло нечто, что имело решающее значение — для выхода из дома в общественное пространство, казавшееся ему таким устрашающим после демобилизации. «Я начал профессионально играть в американский футбол. Этот вид спорта подходит мне, потому что я никогда не был худым, — смеется он. — Это произошло совершенно случайно, приятель посоветовал мне попробовать — а для меня это был постепенный выход из дома… Играя, я чувствовал, что попадаю в совершенно другой мир. На поле я столкиваюсь с людьми и делаю разные сумасшедшие штуки, не травмируясь. Это позволяет мне временно отключиться от реальности, что,правда,здорово».
Окончание следует
Дембелем военнослужащий становился после издания приказа Министра обороны «О призыве граждан на военную службу и об увольнении с военной службы граждан, проходящих военную службу по призыву». И чем ближе солдатский календарь приближал день издания приказа о демобилизации, тем больше у потенциальных дембелей возникало предрассудков, прежде всего, в эмоциональном плане. Рождение солдатских суеверий происходило как на почве опыта предыдущих поколений, так и на основе собственных ощущений. Нарушать установленные традиции категорически воспрещалось. В качестве наказания использовался обыкновенный психологический шантаж – вдруг долгожданный приказ задержится на несколько дней. Разговоры, касающиеся приказа, велись самые почтительные, они грели солдатскую душу, и нарушать это особое почитание никому не позволялось. Да солдаты никогда этого и не делали, лелея в душе мечту о скорой свободе из двухгодичного солдатского «рабства».
Приказ министра обороны об увольнении запаса рядовых и сержантов был окружен особым ореолом солдатского суеверия. Дембель получал законное право готовиться к долгожданной свободе. Краткий текст документа – всего два небольших абзаца в газете – вырезали и бережно хранили. Терять этот ценный газетный кусочек было нельзя. Как правило, приказ наклеивали на первую, главную страницу дембельского альбома.
Дембелю не разрешалось участвовать в обычной солдатской работе. Второй и не менее удивительный запрет касался взаимоотношений с новобранцами: дембель не имел права воспитывать молодых солдат с помощью пинков и подзатыльников, как он делал это раньше. Считалось, что дембеля уже прошли данную стадию становления солдата, поэтому «почётная» обязанность передавалась так называемым «черпакам» (солдатам, отслужившим один год). Дембель обязан был думать только о том, как он украсит позументами свою форму.
Лишь по приказу начальства старослужащий мог встать в общий строй и пройти по плацу. Но это происходило в советской армии крайне редко. Офицеры знали, какие солдаты готовятся их покинуть, и не придирались к их неуставному поведению. Взаимоотношения с офицерским составом тоже выстраивались весьма произвольно.
Удивительные метаморфозы происходили и в отношениях с «молодняком»: если раньше старослужащий мог на своё усмотрение придумывать для таких парней наказание, то теперь он становился с ними чрезвычайно добрым. Раздражительным и злым ему уже быть не полагалось. Дембель мог даже отдать "молодому" солдату кусочек масла из своего рациона. Кстати, ему также возбранялось в одиночку поедать свои съестные припасы и он не мог нарушать свой черёд в столовой: он обязан был кушать в числе последних (им повара всегда добавляли что-нибудь вкусненькое).
Утренняя зарядка для старослужащих, получивших известие о приказе, тоже была не обязательна.
От «дембельского аккорда» - особого, как правило, неприятного задания командира – нельзя было отказываться под угрозой ещё большего наказания. Иногда проштрафившихся командиры по несколько дней не отпускали на долгожданную волю, оставляя в воинской части. Напоследок отцы-командиры могли заставить убраться в самой грязной комнате, или вырыть канаву длинною в несколько метров, или написать 18 тетрадок протоколов якобы проводившихся в частях комсомольских собраний для предъявления их проверяющим. Многие командиры ждали дембельского, заключительного «аккорда», чтобы в последние несколько дней в последний раз проявить свою власть и нагрузить солдат по полной программе.
Дембель вообще переставал соблюдать аккуратность в ношении формы: ему не дозволялось застёгивать все пуговицы, а ремень должен был свисать ниже пояса.
Иногда во время «дембельского аккорда» некоторые солдаты саботировали задания начальства, а вместо этого нашивали себе на форму третью полоску в знак того, что они служат третий год. Однако за такую вольность им попадало от внутренних патрулей или дежурных офицеров, полоски, конечно, срывали.
Дембель не имел права уходить в отставку с территории другой воинской части или госпиталя. Он должен был возвращаться домой только вместе со своим призывом. Нередко на этой почве между командирами и подчинёнными возникали конфликты: были нередки случаи внезапного перевода солдат из одной части в другую. Тогда военнослужащие шли на всяческие уговоры и ухищрения, чтобы командир оставил их всё-таки в родном подразделении. Некоторые уволенные в запас солдаты вспоминали о том, как они уходили из госпиталя раньше срока – особенно это было распространено в годы Афганской войны в 1980-х годах. Кстати, в госпитале для дембелей существовал ещё один курьёзный запрет: им нельзя было ходить в судно.
